Лэшер

— Сами понимаете, сейчас не слишком подходящее время для пышной свадьбы, — пояснила Беатрис, возглавляя маленькую процессию. — Может, потом, когда все неприятности останутся позади, мы закатим настоящий банкет. Как ты к этому относишься, Эрон? Да, конечно, когда все снова будут спокойны и счастливы, мы отпразднуем наше бракосочетание по-настоящему. Но тянуть с совершением обряда мне не хочется.

Она покачала головой и добавила с легкой тревогой в голосе:

— Я не хочу больше ждать.

Глава 31

Майкл выходил из спальни только в туалет, и всякий раз ему трудно было на это решиться. Прежде чем выйти, он должен был убедиться, что сиделка на своем посту. Потом он стремительно заскакивал в туалет, до которого было всего четыре шага, делал то, что ему требовалось, и торопливо возвращался.

Больше всего он боялся, что Роуан умрет, пока он справляет нужду. Умрет, пока он моет руки. Умрет, пока он говорит по телефону.

Его руки по-прежнему были мокрыми — он не стал задерживаться, чтобы их вытереть. Майкл опустился в старое глубокое кресло и окинул взглядом комнату. На выцветших обоях бессчетное количество раз повторялся один и тот же рисунок: плакучая ива, склоненная над ручьем. Им с Роуан эти старые обои внушали какое-то благоговейное чувство. Даже во время ремонта они не решились их заменить. Так же как и облупившуюся панель над камином. Все остальные вещи, окружавшие высокую старинную кровать с кружевным покрывалом, были новыми и удобными.

Роуан лежала, как и прежде, совершенно неподвижно. Отблески света играли в ее широко открытых безжизненных глазах.

Был вечер, около восьми часов. Сегодня ей вновь сделали множество всяческих «грамм» — так он называл все эти бесконечные медицинские исследования: электроэнцефалограмму, электрокардиограмму и так далее, и тому подобное. Сердце ее билось слабо, как и в тот день, когда ее нашли. Мозг был почти полностью мертв. И все же в нем сохранилось несколько действующих участков, которые заставляли работать внутренние органы. Ее нежное, тонкое лицо с изящно очерченными скулами немного порозовело. Благодаря внутривенному введению жидкостей кожа уже не казалась такой сухой. Исчезли морщины под глазами, и руки, вытянутые вдоль тела, выглядели более естественно. Мона сказала, что она совсем не похожа на прежнюю Роуан. И все же это Роуан.

Пусть ей представляется, что она гуляет в прекрасной солнечной долине, молился Майкл про себя. Пусть она никогда не узнает, что с ней произошло. Пусть ее никогда не коснутся наши тревоги. Пусть наши заботливые руки всегда будут оберегать ее.

Специально для Майкла в спальню принесли удобное, мягкое кресло. Оно стояло в углу, между кроватью и дверью в ванную комнату. Справа на комоде стояла пепельница, лежали сигареты и пистолет, который ему вручила Мона, большой тяжелый « магнум ». Раньше он принадлежал Гиффорд. Два дня назад Райен привез его из Дестина.

— Держи его у себя, — заявила Мона. — Если этот сукин сын посмеет сюда явиться, ты его пристрелишь.

— Спасибо, — кивнул Майкл. Именно такой пистолет он всегда мечтал иметь. «Грубый предмет», пользуясь выражением из поэмы Джулиена. «Грубый предмет», при помощи которого он сумеет разнести башку ублюдку, сотворившему с Роуан такое.

Бывали моменты, когда долгие беседы, которые он вел с Джули-еном в мансарде, казались Майклу более реальными, чем то, что происходило вокруг. Он не пытался рассказывать об этих встречах никому, кроме Моны. К сожалению, ему никак не удавалось пообщаться с Эроном. Неблаговидная роль, которую, возможно, сыграла в происходящих событиях Таламаска, привела Эрона в такую ярость, что он целыми днями пропадал неизвестно где. Судя по всему, он проверял свои подозрения и находил им подтверждение. Правда, он выбрал время, чтобы в ризнице Кафедрального собора торопливо обвенчаться с Беатрис, но Майкл не мог присутствовать на этой церемонии.

— Мэйфейры, живущие в центральной части города, всегда вступают в брак в Кафедральном соборе, — пояснила Мона, узнав об этом событии.

Сейчас Мона спала на кровати, прежде принадлежавшей ему и Роуан. Наверное, стремительное превращение из бедной родственницы в королеву, владелицу замка, далось бедной девочке нелегко, с сочувствием подумал Майкл.

Но семья не тратила время на то, чтобы помочь Моне обрести уверенность в новой роли. Пока никто не видел в этом необходимости. Никогда еще Мэйфейры не переживали такого тревожного и напряженного периода. За последние полгода случилось больше тяжелых событий, чем за всю многолетнюю историю семьи, включая революцию на Сан-Доминго, что разразилась в самом начале восемнадцатого столетия. И Мэйфейры намеревались окончательно решить вопрос о наследии, прежде чем кое-кто из родственников попытается оспорить незыблемые законы легата. Прежде чем среди различных родственных группировок вспыхнет междоусобица. К тому же Мона была ребенком, которого все они знали с пеленок и которого искренне любили. И все они, естественно, полагали, что смогут беспрепятственно руководить этим ребенком, направлять его поступки по собственному усмотрению.