Леший

– А-а-а! Дак ведь я же провода оборвал, чтобы взлетать тарелке не мешали, – вспомнил вдруг причину молчания чёрного обормота, как он называл приёмник, который бормотал что-то малоразборчивое с шести утра и до полуночи с часовым перерывом на обед. – Пойти что ли натянуть провода-то? Только когда гости прилетят, опять ведь мешать станут. А число можно узнать у Захаровны. А того проще пересчитать пустые бутылки.

Степан точно помнил, что когда картошка была выкопана, по настоянию районных врачей его Дарья уехала в санаторий по горящей путёвке, за которую и доплатить-то пришлось всего ничего. Он тогда на вырученные от продажи картошки деньги сразу взял у Зинаиды ящик водки. Подумал, и добавил ещё две бутылки. Одна – на день отъезда, вторая – чтобы аккурат хватило на время пребывания жены в санатории. Не ради пьянства, тоску заливать. Да и то – за все годы семейной жизни это была первая столь продолжительная разлука.

За коровой с телёнком взялась ухаживать Захаровна, потому что мужиков Красава не любила и даже хозяина к себе близко не подпускала. Бывало, он обряжал её, выносил приготовленное Дарьей, когда та страдала поясницей, ведро пойла, но доить даже не пытался. Да если бы и подпустила к вымени такая ласковая с хозяйкой корова, ему бы не высидеть было вприсядку столько времени. Так что от всех хозяйственных забот Степан был избавлен и мог пьянствовать без оглядки на какие-то дела.

Степан вышел в сени, пересчитал в ящике пустую тару, среди которой одна бутылка была не распечатана. Шести штук не хватало, не было тары и под лавкой в доме.

– Неужели гости с собой забрали? – недовольно подумал вдруг, разочаровываясь в пришельцах. А может по привычке заначку где сделал, припрятал куда? Только от ково прятать? От себя разве што. И какое же севодни число-то? – напрягал память Степан. – Того и гляди, Дарья со дня на день вернётся, надо бы хоть в избе немного прибраться.

– Эй, Степан! Ты живой? – раздался с улицы голос.

– Во, Иван пришёл, – обрадовался приятелю Степан и пошёл встречать гостя.

Сели на лавку, закурили.

– Ты пошто у Захаровны провода-то обрезал? – спросил Иван. – Пришла сёдни ко мне, грит, посмотри там, радива што-то второй день молчит. Степана хотела просить, да пьёт, окаянный, без просыпу с того самого дня, как Дарья в санаторию уехала. Пришёл, гляжу, а тут все провода обрезаны. Чо это ты разбушевался-то?

– Провода им взлететь мешали, вот и пришлось отрезать, – пояснил Степан.

– Кому им? – недоумённо поинтересовался Иван, не понимая, о ком идёт речь.

– Да этим... Инопланетянам-то.

– Ты, Степан, с перепоя-то не того? – повертел у виска.

– Да нет, всё нормально. Они меня даже от пьянки заговорили.

– Может тебе похмелиться надо, чтобы в сознание прийти. Эть не мудрено и рассудка лишиться – две недели гулеванил.

– Да не гулеванил я, тоску заливал. А тут они в гости заявились. Вот оттуда в своей тарелке почти прямо на грядки юзнули. – Степан показал в сторону бани. – Я тут на лавке сижу, курю, гляжу, тарелка какая-то большая, вжик и села. Лежит прямо на земле этакая гладкая вся, сверкает, хоть и солнца нету.

– Большая?

– Да с баню, поди. Только сплюснутая. Ну, будто две тарелки одна на другую положены. Дарья у миня их так складывает, когда блины остаются, чтобы не засохли.

– И чо?

– Чо, чо? Нетерпеливый ты какой-то, Иван! Смотрю, лаз такой навроде трапа открывается, и на землю как с горки мужик съезжает. Стройный такой и весь будто в рыбьей чешуе. Тоже блестяшший-блестяшший. Подходит, здоровкается.

– По нашему здоровкается-та?

– Конечно, по-нашему. Я по-иностранному-то бы и не понял. Ну, я отвечаю тоже, мол, будьте здоровы да милости просим. Он што-то булькнул, и снова лаз открывается, и ишшо один мужик на землю съезжает.

– Да ты пошто знаешь, што мужик-то?

– Дак эть причиндалы то выпирают, коли одёжа в обтяжку.

– Ну, ну, дальше давай. Ты не струхнул?

– А чо тут бояться-то? Они же не с ружьями ко мне пришли. Голос этакий добрый. Ну, я сижу, ошалел, конешно, чо-то и мысли никакие в голову не идут. Опосля уже подумал, а какого лешего им от меня надо-то? Может, заблудились, дорогу узнать хочут. А первый снова чо-то булькнул, и опять лаз открывается, и ишшо двое на землю ступают. Смотрю, эти, вроде, девки, потому как выпирает не в паху, а там, где надо. Ну, я сообразил, что не гоже гостей на улице держать, в дом пригласил, пока они избу осматривали да фотки на стене разглядывали, я самовар поставил. Ты же знаешь, он у нас быстро кипит. И поговорить как следует не успели, он уж и зафыркал. Ну, я чай заварил, чашки на стол, там пряники ишшо были. Хоть и чёрствые, но, думаю, всё одно потчевать-то больше нечем. Проголодались, дак и это сойдёт.