Леший

Степан потащил Ивана за дом, где на картофельном поле действительно была будто вдавленная инородным телом круглая вмятина. То ли от огромной созданной прошедшими ливнями лужи, уже впитавшейся в землю, то ли на самом деле от какой-то летающей тарелки.

Иван долго смотрел на это пятно, сдвигал на лоб кепку, чесал в затылке, потом пожал плечами и начал пятиться назад.

– Видел? – строго спросил Степан. – То-то! А то свихнулся, свихнулся... Вы ишшо с Лешим меня на смех на всю Кьянду поднимите, мол, Степан допился до того, что инопланетяне привиделись. Пойдём в дом, я тебе их подарок покажу.

Мужики зашли в дом, Степан взял с комода и подал гостю какую-то эллипсовидной формы хорошо отполированную стекляшку. Тот с опаской взял в руки невиданную штуковину, повертел и сунул обратно.

– Может она излучает што?

– А хрен его знает! – Согласился Степан. – Может и излучает. И, главно дело, не помню, когда они мне эту штуковину подарили. Утром проснулся, смотрю, лежит на столе рядом со стаканом, от которого гость отказался. Может сто грамм налить?

– Знаешь, Степан, не по себе что-то. В другой раз, если достоит.

– Да достоит, я ведь теперича тоже не хочу. Вот смотрю на бутылку, а не хочется.

Мужики вышли на улицу, сели снова на лавку, молча закурили, погрузившись в размышления о невиданных чудесах. Потом Иван поднялся:

– Пойду, я Степан. Захаровне скажу, что провода мы с тобой послезавтра натянем.

– Ладно, Иван, ты иди, а я пока на лавке посижу. Может, они на обратном пути ишшо заедут. Обешшали же... Я их ничем не обидел. Чо бы и не заехать?

Глава 27

Цемент

Едва вышли в озеро, распогодилось.

Леший внимательно посмотрел на небо, ещё час назад сплошь затянутое низкими тучами, а теперь больше напоминающее лоскутное одеяло, с синими клочками чистого неба. Тучи начали подниматься выше, и через их неровные прорехи то и дело хоть на минуту-две показывалось солнце.

– Ох, не к добру это! – думал Анемподист, видя явный предвестник скорых заморозков. Да и то, пора уж. Как-никак – середина октября, а осень выдалась дождливая, сырая, без единого солнечного дня, хотя в иные годы в это время бывали не только иньи, и снег выпадал, и морозы по несколько дён стояли. Потом обычно опять оттаивало, снег сходил, и основательно ложился только на Октябрьскую.

То, что распогодилось, могло означать скорый заморозок. Озеро еще долго не встанет, а вот по берегам прихватить может здорово.

– Хоть бы до вечера продержалось, – думал Леший, но нутром чувствовал, что к вечеру морозец уже может ударить славный. – Эх, с обеда бы да ветер попутный, тогда бы под парусом быстро до дома добрались, да и на волнах льдом-то не схватит. Разве что в устье, в самой заводи.

– Ты бы, Анемподист Кенсоринович, шёл в кубрик, проморозишься тут на ветру, – посоветовал Игорь. Он стоял за штурвалом и правил к уже хорошо различимому райцентру. Это был последний рейс сезона, да и в него бы не отправились, если не предстоящие после Октябрьской выборы, за документами на которые Евгену, как председателю участковой избирательной комиссии, надо было срочно ехать в исполком.

Попуткой воспользовался и кладовщик Валерий Иванович, чтобы привезти два десятка мешков цемента. Он был нужен позарез, потому что в самом начале стойлового периода в телятнике вырвало звёздочку транспортёра для уборки навоза. Двадцать лет простояло, а тут, как назло из-за чего-то растрескался фундамент: то ли Фёдор ремень от вала отбора мощности сильно натянул, то ли от старости бетон не выдержал, но делать всё надо было заново. Мужики уже долбили ломами раскрошившиеся глыбы, чтобы заливать фундамент заново.

Заодно поехала и Зинаида, взять с базы ходового товара. Ягод нынешним летом уродилось много, народ варенье варил вёдрами, сахар раскупили весь, хоть и завезено его было больше обычного. Ни песка, ни кускового на прилавке уже не осталось, только те за мукой два мешка для самых нужных людей. Да и водочки ящиков десяток требовалось, а то праздники на носу, а отоварить людей будет скоро совсем нечем. Портвейн и тот уже на исходе.

Игорь отправился в рейс без напарника. Так-то экипаж из двоих состоял, потому и называлось деревянное судно двойкой. А может потому, что как только такие большие рыбачьи суда стали на Белом озере строить, на тоню они ходили парами. Цепляли длинный невод, поднимали паруса и бороздили в поисках добычи просторы неглубокого, но огромного по площади водоёма. На каждой двойке с её высокими бортами был кубрик с железной печуркой, а когда в достатке стали появляться моторы, начали их ставить и на двойки, заметно повысив не только маневренность, но и возможность передвигаться по озеру в любую погоду, даже в самый что ни на есть штиль.

Зато на моторе таскать невод было делом почти безнадежным. Винты отпугивали даже хищных щуку и судака, а бульканье выхлопной трубы, опущенной в воду в качестве глушителя, добавляло рыбе страху.