– Ишь, памятливая! – проворчал Мишка. – С тобой враз уйдёшь!.. Айда за водой, Серёжка. Без нас кто зверей покормит? Всё она, уж знаю. Вёдра вон там, в сенях стоят.
– Сейчас, тётя Маша! – закричал я в восторге и перекувырнулся через голову так ловко, что опять очутился на прежнем месте.
Индюк обозлился пуще прежнего, опять заболтал и даже приноровился клюнуть меня в голую пятку, но не успел. Калитка хлопнула, мы вперегонки, звеня вёдрами, кинулись вниз по тропинке.
– На Северной бобров ещё развести… – пропыхтел Мишка, нагибаясь с мостков зачерпнуть воды.
В путь
– Не пускает тебя? Тётка-то?
– Пускает. Только целый час мне читала: и чтобы не купался, и не простудился, и не заблудился… Если бы не дядя Петя – ни за что бы не пустила. «Я, говорит, из-за этого непослушного мальчишки на десять лет постарела». Дядя Петя смеётся: «Ну что там на пасеке страшного? Разве пчёлы покусают». А она говорит: «Они и там на медведях верхом ездить наловчились». И она уже домой в Москву письмо написала, чтобы мама или папа приехали за мной смотреть. Она больше терпеть не может. От папы сегодня телеграмма пришла, он в отпуск приедет.
Мишка левой рукой закрутил хохол и крепко его дёрнул.
– Все они на один лад, – подвёл он итог. – Покою от них нет. Моя тоже: «Покуда ты на глазах, я и дышу», – говорит. Ну, стало быть, сегодня идём. Ночью, пока не посветлеет. Чтобы подальше уйти, если искать начнут. А то ещё словят – смеху на весь завод хватит, не хуже того медведя. Тебя на сколько пустили-то?
– На три дня. Больше чтобы ни-ни. Еды тётя Варя дала, а дядя Петя – котелок. Рыбу, говорит, ловите и дедов пасечников кормите. А сам смеётся.
– Ладно, посмеётся, как мы золота принесём гору, – отозвался Мишка. – Хлеба возьми и сала. Соли ещё. И я тоже. Коли мать не даст, в кладовке сам прихвачу да форточку отворю. Пускай на кота думает, он всё равно у нас ворюга, хоть что стащит.
– Письма написать нужно, – предложил я, – что всё-таки не три дня, а дней десять на пасеке проведём. Дядя Петя без меня тётю Варю уговорит. И папа, если приедет, – чтобы не волновался.
– Пиши, – согласился Мишка. – И про меня заодно, а то я не очень писать люблю. Часа в два, значит, я тебе постукаю. А ты уж не спи, как сегодня, а то один уйду, право слово!
– Не уходи, Мишка, – испугался я. – Я очень буду слушать и лягу одетый, чтобы не нашуметь.
– Ладно, договорились. А покуда я пойду, дома дров наколоть надо, да ещё чего мамке поделать. Одна ведь без меня останется, отец, почитай, вовсе дома не бывает, всё на руднике. Некогда ему.
– И я с тобой, – сказал я.
Мы пробежали по улице наперегонки, так уж у нас завелось. Толкаясь, одновременно протиснулись в калитку и вбежали на крыльцо. Но с порога стало видно, что дома не всё благополучно. «Пахло порохом», как говорил Мишкин отец.
– Пришли? – встретила нас мать. – Полюбуйтесь! И, отвернувшись к печке, так двинула горшками, что они загудели, точно отдалённые перекаты приближающейся грозы.
Я опустил глаза вниз и вдруг схватил Мишку за руку.
– Это… это что такое? – тихо проговорил я.
– Что такое? – переспросила мать и с грохотом швырнула ухват в угол. – А это твой куроцап скорее моих кур сосчитал, чем я вашу рыбу! Из ящика, окаянный, на двор вырвался и вот… пара цыплят, самых лучших. Из тех яиц, что я от породистых кур брала, только два и вышло. А он, подлец, их-то и облюбовал…
В голосе матери зазвенели слёзы. Мы оба почувствовали себя бесконечно виноватыми. Понятно, для неё эти цыплята были так же дороги, как для нас лисёнок.
Мишка постоял ещё и вдруг, подбежав к матери, обнял её.
– Мамка, – сказал он, и я даже удивился, как ласково это у него вышло. – Мамка, ты уж прости. Я ему сейчас такой ящик сколочу, что…
– Не придётся сколачивать, – отвечала мать, вытирая глаза. Ей, видимо, стало немного легче, когда она увидела, как Мишка огорчился. – Не придётся.
– Почему не придётся? Где он?
– Спроси его. Адреса не оставил. Кур задушил, а сам под забор, да в кусты. Сейчас, наверно, в норе сидит, облизывается.
– Убежал! – Мишка взмахнул руками, я тоже почувствовал, что горло мне точно кто-то сжал. Но Мишка тут же опомнился:
– Ничего, мама, прости уж, скоро у нас такая новость будет, что ты и кур позабудешь.
– Что такое? – Мать пристально посмотрела на Мишку, но тут же вздохнула и погладила его по голове.
– Ещё чего выдумал? – сказала она подобревшим голосом. – Ладно, садитесь оба. Знаю, тебе эту самую Касканию тоже до слёз жалко. А кур в огороде подальше закопайте.
– Спасибо, тётя Маша, только я пойду, – проговорил я. – Мне тётя Варя не позволяет к ужину опаздывать.
Мишка вышел за мной будто вымыть руки у висящего на крыльце умывальника.
– Помни, в два часа стукну, – проговорил он, плеснул водой на грязные руки и убежал.
– А ты мылом, наверно, отродясь рук не моешь, – донеслось до меня. – Все полотенца перемазал.
Назад я тоже бежал во весь дух, хотя и не с кем было перегоняться: сегодня мне не хотелось опоздать к ужину.
Я успел вбежать в столовую, когда тётя Варя и дядя Петя ещё только садились за стол.