Лесная быль. Рассказы и повести

Меня с дивана как ветром сдуло. Я распахнул окно.

– Мишка, вот я! Какой лисёнок? Где?

– Ты до завтрева спать разлёгся? – накинулся он на меня. – Я уж вовсе уйти собрался. Бежим, живо!

Перескочить через подоконник – минутное дело.

– Никогда живого лисёнка не видел, – говорил я, едва поспевая за Мишкой. – Откуда он? А ест как? А хвост длинный?

– Отец ночью приехал, в мешке привёз, – отвечал Мишка. – Под кроватью сидит, сам молоко локчет, а сам кусается, язва. За палец меня хватил, гляди! – И он подставил палец к самому моему носу.

Я посмотрел с завистью и уважением: палец и правда был завязан грязной тряпкой.

– Отец говорит – это в твою Асканию, для начала. А мамка ругается, страсть. Вас тоже, говорит, с ним вместе со двора сгоню. И вовсе то не Каскания, а куроцап. Ну да она, известно, пошумит, а сердце у неё отходчивое, – договорил Мишка вдруг басом, видно, повторил чьи-то слова, и засмеялся.

Мы бежали как могли быстро, мокрая от росы трава так и хлестала нас по босым ногам.

– А почему, – начал было я опять, но Мишка вдруг круто повернул вправо и остановился около домика у самого обрыва над рекой.

– Почему, почему, – передразнил он и отодвинул засов у дворовой калитки. – Сам увидишь. Мамка сердится, а сама лепёшки печёт с картошкой. Румяные, ух! Иди, говорю!

Я всё-таки задержался немного у двери и переступил через высокий порог не очень-то храбро. Комната была низкая, но просторная, большая печь в углу уже дотапливалась. Мать Мишки подхватывала на ухват тяжёлые горшки и двигала их в печке, так проворно, точно они сами там рассаживались. Вот она поставила последний горшок и оглянулась.

– Как воды принесть, так «мамка спать хочется», а на лису глядеть и ночью встать не лень? – сердито проговорила она.

Я растерялся.

– Тётя Маша, мы вам полную кадку принесём, – проговорил я, – и рыбы наловим. Целое решето. Только пустите посмотреть. Я ведь никогда…

– Думаешь, у меня и на твои руки тряпок хватит – завязывать? – ответила она и звонко стукнула заслонкой. – Мало своей заботы, так нате, из лесу притащили!

Но я уже не слушал, а смотрел во все глаза на большую кровать в другом углу комнаты: пятки из-под неё торчали несомненно Мишкины, а по тому, как они двигались, видно было, что под кроватью идёт какая-то борьба.

– Шерстяной, а склизкий, как рыба! – послышался Мишкин голос. Одеяло колыхнулось, пятки поползли назад, появилась спина в клетчатой рубашке и, наконец, рыжий хохол и красная от напряжения физиономия. Одной рукой Мишка приподнял одеяло, а другой осторожно вытянул за шиворот маленького остроносого зверька. Хвост у него оказался не такой большой, как я думал, хитрые глазки так и бегали по сторонам.

– Мне, мне погладить! – воскликнул я и протянул руку. Лисёнок бился, но не кусался, а только старался вырваться и юркнуть обратно под кровать.

– Молоко в горшке, вон там, на лавке, – так же сердито сказала тётя Маша и со стуком поставила на стол стопку чистых тарелок, – только пролейте, я вас!..

Мишка оглянулся и так уморительно подмигнул, показывая глазами на скамейку, что я чуть не расхохотался.

– Наливай, живо! – зашептал он. – Я что говорил? Она уж такая, только крику не оберёшься.

Молоко было тёплое, от запаха его у лисёнка даже ушки задрожали. Он косил хитрые глазки, точно и не видит, а сам боком придвинулся к плошке, принюхался и осторожно погрузил в молоко острую мордочку.

– Пьёт, – прошептал я и даже дыхание задержал, чтобы не напугать лисёнка. А тот совсем разошёлся, даже причмокивать начал, как у себя дома.

Я передохнул и тихонько повернул голову к Мишке. Вот так-так, а он вовсе на лисёнка не смотрит. Одной рукой придерживает его за спину, другой – плошку, чтобы молоко на половик не расплескалось, а глаза скосил на край стола. Отец Мишки, сидя за столом, наклонился и что-то рассказывает, наверное, очень интересное. Потому что другой человек тоже наклонился и даже шею вытянул, чтобы лучше слышать.

– Сейчас чаю напьёмся, к директору пойду докладывать, – услышал я. – Мать, у тебя там на завтрак что приготовлено?

– Лепёшки горячие, – ответила тётя Маша и открыла заслонку. – Мальчики, вы тоже… Ох, а половик-то!..

Она так и остановилась, не договорив, держа заслонку в руках, потому что Мишка, вскочив, запутался в половике и потащил его за собой, разливая молоко. Испуганный лисёнок с писком метнулся под кровать, а Мишкины и мои босые пятки горохом простучали по ступенькам крыльца. Мишка вытащил меня за руку из комнаты с такой быстротой, что я и опомниться не успел.

– Упаду, – крикнул я, спотыкаясь о последнюю ступеньку. – Мишка, с ума ты сошёл?

Мишка стоял передо мной весь красный, широко расставив ноги, засунув руки в карманы штанишек.

– Эх ты, тетеря, – выговорил он наконец, – на лисёнка засмотрелся, а про уши забыл? А я, брат, всё слышу. Как трава растёт, слышу. Ты как думаешь, зачем отец в лес ездил?

– Ну… – только и сумел ответить я.

Мишка минутку помолчал и рукой закрутил хохол на затылке.