– Ну и лазил. Велика невидаль! Саданул ты меня там, пока я тебя за волосья… А кожа зарастёт. Не маленький!
Он схватил пальцами правой ноги камешек, подбросил его кверху и ловко поймал на подъём.
– В глаз чего-то попало, с камня с этого, – пробурчал он и отвернулся. Плечи его вздрагивали.
Я молчал. Похоже, Мишку лучше сейчас оставить в покое. Кроме того… камень, должно быть, и в самом деле был очень грязный, и с него что-то попало в глаз и мне…
Мишка ещё потоптался на месте, запустил руку в карман мокрых штанишек, и там что-то глухо брякнуло.
– Слыхал? – спросил он с оттенком прежней весёлости и опять брякнул.
– Что это? – спросил я.
– Открытия! – И Мишка с торжеством вытащил из кармана горсть камешков. – Как мырять, значит, я с полу подобрал. Коли там руды какие – гору и сверху продолбать можно. Понял? – И, сунув камешки обратно в карман, он наклонился ко мне. – До дому-то дойдёшь? – спросил он заботливо.
Я слабо кивнул головой и внезапно опустился на песок.
– Миш, я на минутку, – пробормотал я, чувствуя, что глаза мои уже не смотрят, а скала заколыхалась и поплыла куда-то…
– Серёжка, Серёжка, – услышал я, будто издалека, испуганный Мишкин голос. – Солнце, глянь, садится. Куда же мы ночью-то? Вставай, слышь!
– Сейчас, – бормотал я, – я на минутку, Мишка…
– Вот те клюква ягода, – раздался вдруг надо мной густой незнакомый бас. – Мишка, ты чего это тут ворожишь?
Я с трудом приоткрыл глаза и взглянул вверх: высокий бородатый человек наклонился и пристально меня разглядывал.
– Дяденька Степан! – радостно закричал Мишка. – Серёжка это, из Москвы который. Мы с ним дружим!
– «Дружим…» – передразнил человек. – Тебе попадись только, отчаянная голова. То-то ты его уж задружил совсем.
На этом, как я ни старался, глаза мои закрылись окончательно.
– Дяденька Степан, – услышал я ещё через некоторое время далёкий Мишкин голос. – Ты его на седло поперёк себя ложи, а я и так добежу, я – скорый. Поперёк! Вот!
– Самого бы тебя поперёк – ремнём хорошим, пострелёнок, – проворчал бас.
Земля подо мной закачалась сильнее, я почувствовал, как меня поднимают, что-то мерно зацокало, как будто подковы по горной тропе, а потом всё провалилось в пустоту…
Я не знал, через сколько времени меня опять разбудило знакомое скрипение дивана в дядином кабинете и до сознания дошёл дрожащий, ласковый, точно и не тёти Варин, голос:
– Тише кладите, осторожно, боже мой, мальчик чуть дышит. Пётр, Пётр, что с ним будет?
– Здоровенный бродяга будет, – утешительно пробасил дядин голос. – Скоро по неделе в лесу бегать будет, а придёт – веселёхонек. Уж я вижу – наша кровь!
Тётин грустный вздох – было последнее, что я слышал в этот полный событиями день.
На этот раз с очередным письмом маме у меня долго не ладилось. Мне хотелось и рассказать про всё, и чтобы она не напугалась: ведь мамы всегда чего-то боятся.
Поэтому я долго думал и, наконец, кажется, написал хорошо:
Милая мама!
У нас с Мишкой было открытие, в пещере, только дядя Павел сказал, что это не золото, а слюда. Ты про меня не беспокойся, потому что, когда в пещере завалилось, так мы поднырнули под скалу и Мишке даже почти не трудно было меня вытащить.
Вышли, пожалуйста, книжку про спасение утопающих. Это Мишка просит, а то ребята дразнятся, что он перепутал и меня песком тёр и всю кож расцарапал, а утопающим надо делать искусственное дыхание.
Тётя Варя говорит, что я ей вовсе не чужой мальчик и совсем не в тягость, и она меня, оказывается, очень любит и даже плакала. Она очень просит тебя приезжать скорее в отпуск, потому что давно с тобой не видалась, и она будет спокойно по ночам спать, только если ты будешь здесь.
Пожалуйста, приезжай, мамочка, и не беспокойся за меня. Папа говорил, что никаких приключений здесь не бывает. Только теперь мне кажется, что приключения иногда бывают.
Новость
Сон под утро всегда самый крепкий. Мне приснилось, будто Мишка в окно стучит: тук, тук, тук. И шепчет:
– Серёжка, да проснись ты, тетеря сонная!
И опять: тук, тук, тук.
– Небось, лисёнка-то никогда не видал? Живого?
Ох, да это и не сон вовсе! Мишка вправду стучит и всё сильнее сердится…
– Вот возьму и уйду. А ты валяйся!