Проведя ещё один незабываемый день летних каникул с Пашкой и Валькой, которые отыскались на обширном песчаном пляже речки Дульки, Марат проснулся на следующее утро в не меньшем боевом настроении, чем пребывал накануне: он был полон решимости идти в лес к тайному месту, – об этом ребята условились ещё с вечера, когда играли на задах в мяч.
Ночью Марату снилась прекрасная дева. Она мелькала среди деревьев. Она играла с ним… она хотела, чтобы он её догнал. И была она в тонкой ночной сорочке… почти что прозрачной – Марат волновался… Марат бежал…
Но это было ночью, теперь же мальчик выбежал в прохладу утра.
Он сгонял с щёк и ушей ночной румянец, умываясь ледяной водой, пущенной из крана летника в раковину, стоящую под раскидистой яблоней, – а сон его не отпускал.
…тёплый, влажный лес, изляпанный тенями… и женщина, девушка… в лёгкой белой рубахе до пят…
О, да!
Воображение извлекало из глубин сознания ночные картины и дополняло их, домысливало уже рассудочно, здраво. Сердце у Марата сладко сжималось. Оно маленьким комочком часто-часто билось и стукало. Кожа у мальчика сделалась сверхчувствительной – она будто бы требовала соприкосновения с тёплой и одновременно с тем прохладной кожей той, которая, быть может, в этот момент бродит где-то там, в лесу… и ждёт его… только его… он нужен ей… она хочет, чтобы он был рядом – и в ранний утренний час их станет ласкать дуновение свежего ветра, а роса, обильно посеребрившая высокие травы, будет холодной…
– Бррр-рра! – содрогнулся, как пёс, Марат от окостеневших под ледяной водой рук. И сделал он это с особым смаком, желая избавиться от навязчивого образа и от нахлынувших на него, им овладевших пронзительных чувств.
С ветки над раковиной упало на землю ещё зелёное яблоко.
"Бред какой-то! Это всё рассказы и страшилки бабушки. Это её рук дело! Если бы не её байка про лесную… л-е-с-н-у-ю, – протянул мальчик и задумался… – Ах ты! – воскликнул он про себя, опомнившись. – Ёжкин кот! Фея! Так её и этак. Её и нет вовсе. Чего там думать и мечтать? Конечно, согласен, хорошо. Да ещё как! Как сахар… Ай-ай, как холодно!"
Марат отдёрнул руки из-под крана летника, закрыл воду и помчался в дом, утираться. Он не заметил бабушки, которая за дверью подбирала корзинку: Авдотья Лукинична, пользуясь утренней прохладой, хотела обобрать с грядки огурцы, чтобы потом замариновать большую их часть, а сейчас – дополнить ими завтрак, – и ещё надо было сорвать укропчика и петрушки – для мариновки и для мальчика: "Покуда лето, пущай, сорванец, наедается впрок полезными витаминами".
7
Марат завтракал за столом на терраске, когда скрипнула калитка, пропуская Валентина.
– Привет, – сказал Марат, выйдя на крыльцо.
– Привет, а Пашка заболел, – сообщил Валя.
– Как так?
– Вот так. Я иду к тебе, а тут – его мать, в магазин пошла. Дай, думаю, спрошу, не встал ли Пашка? Догнал её, а она мне и говорит, что встать-то он встал, да только опять лёг, потому что горлом сипит и температура тридцать семь и три.
– Тю… это же ерунда!
– Ерунда-то – ерунда, да только, что же поделаешь? Не пускают.
– И что же нам делать? Мы же договорились… Может, мы одни пойдём?
– Можно и одним. Но то место нашёл Пашка – он обидится.
– Обидится, – согласился Марат. – Может, пойдём к нему и узнаем? Может, он всё-таки пойдёт?
– Пойдём, – без интереса поддержал Валя.
На пороге кухни появилась Авдотья Лукинична, поинтересовалась:
– Вы куда собрались?
– Да так, ба! – откликнулся Марат. – К Пашке.
– И куда пойдёте? Чего замыслили?
– Мы хотели сходить в лес – тут недалеко есть одно хорошее место. Мы посидим там или ещё чего… полазим, – быстро, чтобы не возникло кривотолков, добавил Марат.
– Смотрите, далеко не лазьте.
– Ой, да ладно!
– Не ладно. И вообще, далеко ходить нечего, гуляйте у дома.
– Вот ещё, как будто мы – малышня!
– Малышня или нет, а всё одно сидишь и беспокоишься, когда целыми днями вас носит незнамо где.
– Авдотья Лукинична, – встрял Валя, – не думайте, мы, наверное, никуда далеко не пойдём. У нас Пашка заболел.
– Вот как. – Авдотья Лукинична нахмурилась. – И что же с ним?
Марат поспешил вмешаться:
– Он просто простудился. Что же ещё?
– Вот! – воскликнула бабушка. – Вот видите! Накупались, насиделись в воде, набегались вечером.
– Ой, да ладно… пошли Валька! – Марат махнул на бабушку рукой и потянул за собой по дорожке к калитке старшего товарища.
Было восемь часов. Вздутое солнце проливало рассеянные лучи с безоблачного матово-голубого неба. И хотя в этом утреннем свете уже было вполне достаточно тепла, вся земля, умытая ночью обильной росой, таилась в прохладных дымчатых тенях, – не хотела она сдаваться без боя под напором начинающегося, разгорающегося нового жаркого дня. Но ей не устоять! Через полтора часа день непременно возьмёт своё, и запыхает жаром раскалённой русской печи, пёстро размалёванной добродушным художником!
8
Раиса Ильинична, мать Павлика, ничего не хотела слушать. Она была непреклонной:
– Павел гулять не пойдёт.
Точка.
И, заметив печаль сына, оговорилась:
– Ну, разве что возле дома, но только, когда день наберёт силу… ну… поглядим. А сейчас, никаких гулянок!