Лесная колдунья

Василиса без всякого аппетита ела плов. Ни пахучий рассыпчатый рис, ни отлично прожаренная баранина сегодня не привлекали ее, мысли были заняты другим.

Василиса бросила быстрый взгляд на дядю Женю и тут же уставилась на все еще полную тарелку. Она не вслушивалась в беседу за столом, веселый голос двоюродной сестры служил сегодня таким же фоном, как и шум транспорта за окном.

Василиса ждала.

Два часа назад она убедила дядю Женю все рассказать близким. Как-то легко убедила. Наверное, он и сам собирался разрубить проклятый узел, сколько можно скрывать правду?

Хорошо, что Василиса перехватила его у подъезда. И уговорила отойти к детской площадке.

Почти не смущаясь, она выложила дяде Жене все, что знала. Сообщила, что Ольга Яковлевна только что поговорила с сыном, честно рассказав Кириллу историю их знакомства и дальнейших нелегких отношений.

Кирилл признал, что был несправедлив к отцу!

Василисе это сказала Ольга Яковлевна, когда вышла из больницы. Уставшая, но странно просветленная.

Василиса видела, что Евгений Наумович отчаянно трусил. Он уже несколько раз открывал рот — при этом краснея или бледнея, — но решался попросить лишь хлеба или соли.

На большее дяди Жени не хватало!

Тетя Катя уже посматривала на мужа обеспокоенно. Лера, передавая отцу плетенку с хлебом в очередной раз, рассмеялась:

— Па, ты спишь, да? Смотри, справа от твоей тарелки два надкусанных ломтика, ты о них забыл?

— В самом деле, Жень, ты ведешь себя… Что-то случилось?

Василиса затаила дыхание: вот сейчас… Но дядя Женя с трудом улыбнулся и вяло пробормотал:

— Все в порядке, Катюша. Просто… голова побаливает.

— Наверное, давление, — сочувственно предположила Екатерина Васильевна. — Ты бы померил, нужно знать, что пить — папаверин или спазмалгон…

— Нормальное у него давление! — Голос Василисы дрожал от негодования.

— Ты-то откуда знаешь? — фыркнул Гриша, щедро накладывая себе еще плова.

С недавнего времени он старался лишний раз не смотреть на гостью, постепенно привыкая к мысли, что она всего лишь двоюродная сестра, почти Лерка.

Эта тактика, как ни странно, приносила свои плоды, ну не мог Гриша видеть в Лерке девушку! И Василиса теперь все чаще казалась самой обычной девчонкой, пусть и очень симпатичной.

— Вася, она знает, — звонко заявила Лера. — Пап, смело пей спазмалгон!

— И спазмалгон ему не нужен. — Василиса в сердцах бросила вилку, но неудачно, во все стороны брызнул рис. — Ой, теть Кать, извините…

— Ничего страшного, Васенька.

— Скатерть жалко, красивая, теперь вон какие пятна, вдруг не отстираются…

— Да ладно тебе. — Лера помогла смести рис на салфетку. — Сунем в автомат, всех дел-то. Только чур — гладишь потом ты! — Она засмеялась. — Ненавижу утюг!

— Хозяйственная ты наша. — Гриша подмигнул сестре. Обернулся к Василисе и с любопытством спросил: — А почему папе и спазмалгон не нужен? Голова-то болит!

— Нет.

— Что «нет»?

— Не болит.

— Да с чего ты взяла?!

— Просто знаю.

Гриша присвистнул. Екатерина Васильевна отставила в сторону чашку с чаем и встревоженно пробормотала:

— То-то на нем уже который день лица нет! Жень, что случилось?!

Василиса опустила глаза. Вдруг показалось, что не права, вмешиваться так бесцеремонно в чужую жизнь нельзя.

Неужели ей не жаль дядю Женю?!

«Жаль, еще как жаль. — Василиса упрямо насупилась. — Но разве можно столько лет врать?! Он не сделал ничего плохого, а чувствует себя виноватым перед всеми — и перед Ольгой Яковлевной, и перед Кириллом, и перед тетей Катей, и перед Леркой с Гришей… Глупо же! Если он не решится сейчас… я сама все скажу!»

Василисе повезло.

Или не повезло?

Евгений Наумович не был дипломатом. Врать он не умел, как и говорить правду, впрочем. Вот молчать два десятка лет…

Василиса лишь крякнула с досады, когда дядя Женя встал и монотонно забубнил, глядя поверх голов домочадцев:

— Я ужасно виноват перед вами.

Гриша с Лерой перестали жевать и во все глаза уставились на отца. Екатерина Васильевна тяжело осела на стул и вцепилась в столешницу так, что побелели костяшки пальцев.

— Я… у меня… все эти годы…

— Па, да что с тобой? — пролепетала Лера, с ужасом наблюдая, как на отцовском лице выступают крупные капли пота.

— Что… что такое?! — в панике выдохнула Екатерина Васильевна.

— Понимаете, я… как бы сказать… я очень, очень виноват…

— Па, не тяни кота за хвост. — Гриша нервно оглянулся на окаменевшую мать. — В чем ты виноват?!

Евгений Наумович гулко сглотнул. Вдруг зажмурился и выпалил:

— У меня есть еще один сын. Старший. Кирилл. Вот.

Лера с Гришей изумленно переглянулись. Екатерина Васильевна вздрогнула, правая рука дернулась, недопитая чашка с чаем опрокинулась.

Василиса мысленно ахнула: безобразное коричневое пятно на белоснежной льняной скатерти росло на глазах.

— Я просто… боялся, — глухо бросил Евгений Наумович. — Я, оказывается, трус, Катенька…

Тишина в столовой казалась вязкой, тяжелой и ощутимо давила на уши. Никто не пошевелился, не бросился поднимать упавшую чашку, не торопился вытирать лужу на парадной старинной скатерти. Настенные часы тикали чересчур громко, бестактно нарушая безмолвие.