Лесная крепость

Тот сдёрнул с шеи ремень «шмайссера», протянул автомат шефу. Клёст оттянул затвор и длинной очередью полоснул по галдящей стае птиц. Стаю швырнуло в сторону, она стремительно ввинтилась в лес, скрылась за лапами густых елей, ни одной птицы не стало, все исчезли. На снег также не шлёпнулась ни одна ворона – Клёст промахнулся. Выругавшись недовольно, он вернул автомат Хорсту.

В это время воздух всколыхнулся, треснул, оглушил оберштурмфюрера – впереди, в голове колонны раздался взрыв. Клёст кинулся туда. Хорошо, что он на ходу произвёл рокировку и первыми пустил не своих собратьев по СС, а полевую команду, солдат, вдосталь нанюхавшихся пороху в окопах и земли накушавшихся столько, что её хватило б, чтобы посадить густое ячменное поле, а потом сварить из него сладкое ячменное пиво. Эсэсовцы шли сейчас в колонне вторыми, замыкали строй полицаи.

Если уж опытные фронтовики подорвались на мине, не углядели, что им попало под ноги, то славных эсэсовцев, не бывавших ещё в боях, накрошило бы столько, что трупы пришлось бы вывозить из леса на гусеничной военной технике.

Не успел Клёст добежать до головы колонны, как раздался новый взрыв– ещё одна мина. Оберштурмфюрер открыл рот пошире, ему сделалось горячо – в лицо, в грудь шибанула тугая кислая волна, он тормознул каблучками меховых сапог, только снеговая каша полетела в разные стороны, остановился. Понял Клёст, что началось… Началось! Подрывы – это начало затяжного боя с лесными духами, с партизанами.

Но партизан нигде не было видно. И оружие их – автоматы да гулкие русские трёхлинейки – голоса пока не подавало. Значит, сидят где-то в кустах, ловят их на мушку бородатые, пропахшие дымом и дурной едой грязные люди, ждут своего часа… Оберштурмфюрер почувствовал, что его буквально в бублик скручивает от злости, он ненависти к неведомым людям, не желающим подчиняться.

Колонна смешалась, начала растекаться по снеговой целине – казалось, что на целине мин быть не должно.

Ещё один подрыв – только тряпки с кусками ног и рук полетели вверх. Следом ещё подрыв… Раздалась автоматная очередь, потом, почти в унисон, сбившись в общий звуковой комок, несколько сразу, оглушили Клёста. Он схватился руками за уши, выругался. Надо отдать ему должное, он быстро понял, что стреляют свои, не партизаны, стреляют не от страха или чего-то ещё – от желания нащупать противника, вызвать ответный огонь. Когда партизаны ответят, сделается понятно, кто где находится, в кого можно и нужно стрелять. Клёст протестующе замахал одной рукой, делая широкие движения, словно бы что-то размазывал по воздуху:

– Прекратить стрельбу!

Стрельба прекратилась – не сразу, но угасла: вначале умолк один автомат, потом другой, за ним третий. Клёст отметил, что стрельбу вели только эсэсовцы, солдаты из полевой команды лишь недоумённо переглядывались.

В это время раздался четвёртый взрыв – подорвались ещё двое карателей, два приятеля, державшихся друг друга. С ума можно сойти от этих взрывов! Клёст зажал уши ладонями. Разжал. Было тихо. Только стонали находившиеся без сознания раненые да эсэсовец с оторванной ногой хрипел отчаянно, плевался, выл – он находился в сознании, и около него хлопотал санитар, такой же дюжий, тяжелолицый, умеющий долго и с толком ругаться эсэсовец.

Партизан не было ни видно, ни слышно. Клёст понял – до лесных духов ещё не дошли. А дойти надо было во что бы то ни стало, дойти и сломать горло страшным бородатым людям; приказ, который был поставлен перед оберштурмфюрером, он выполнит обязательно, иначе не быть ему оберштурмфюрером… Клёст снова произвёл перестановку: вперёд пустил отряд полицаев, следом – полевую команду, заключающими поставил эсэсовцев и торжественно выкинул перед собой руку ладонью вниз.

– Во имя великого фюрера – вперёд! Сокрушим русских бандитов! – Он сделал несколько шагов, неожиданно поскользнулся и упал на одно колено. – Хайль!

– Хайль! – вяло и нестройно отозвалось на выкрик своего предводителя войско и двинулось вперёд, к недобро темнеющему лесу.

Полицаи, оказавшиеся в первых – самых опасных, как стало понятно, рядах идущих, негромко ругались (ругаться громко боялись), плевались, недобро косясь в сторону фрицев:

– Сосискоеды хреновы, хотят из нас мясо сделать… Подставляют нас по первое число… Вот недоноски из фатерлянда!

Легачёв попробовал вмешаться в ругань, повысил голос:

– Прекратить разговорчики, пока господин оберштурмфюрер всех нас не прижучил!

– И не прижучит. А ты, если будешь выслуживаться перед ним, в первые же десять минут получишь пулю в черепушку. Понял?

После такого предупреждения Легачёв затих, словно бы сам себя пробкой заткнул. И больше не возникал. А полицаи продолжали тихо роптать, ругали оберштурмфюрера и Гитлера, Сталина и войну, ругали всех и вся, жалели себя и долю свою, шарили глазами по деревьям и, трясясь, ждали, когда же раздастся новый взрыв…

Уже на ходу Легачёв выделил из своей команды шесть человек и послал их вперёд.

– Идите, будете боевым охранением… Оберштурмфюрер приказал. Под ноги только смотрите – вдруг ещё попадутся мины?