Лесная кровь (СИ)

   Как белые совы, бесшумно летят бойцы по склону холма, а над ними поёт северная метель, завывает, стонет, снегом валит с неба, чтобы враг не услышал их шагов, не увидел их следов. Спите, немцы, спите в своих кельях, спите, часовые, на башнях, вам холодно и хочется спать, вам нет дела до белых отважных сов...

   Майор Панюшин будит Офоня глубокой ночью, трясёт за плечо, и мальчик открывает глаза -- не издаёт ни звука, только кивает, как учил Тармо: мол, проснулся, всё понял, жду приказаний. Майор наклоняется к самому уху Офоня:

   - Боец Щеглов, двадцать минут на сборы. Снаряжение получишь у командира.

   Командир Офоня -- ефрейтор Сысоев. Сысоев вечно жалуется, что невезучий: пули да осколки его догоняют, а награды и повышения долго найти не могут. Медаль "За отвагу" за Сысоевым год гонялась, недавно только вручили. Теперь майор представил его к новому званию, давно уже положено Сысоеву быть младшим сержантом, да только приказ тоже где-то заблудился, так и служит он ефрейтором, а сам уже отделением командует. Опытные бойцы у Панюшина наперечёт, он их всегда в командиры выдвигает. Сысоев -- человек надёжный, он сможет приглядеть за Офонем, прикрыть мальчишку, удержать от ненужного риска.

   Офонь даже сказать ничего не может от гордости -- выдали ему винтовку и две гранаты. Крутит их Офонь так и эдак, рассматривает: вроде бы оружие как оружие, но теперь это его винтовка, личная, командиром выданная, и боец обязан её беречь, как в уставе написано. Армейский устав Офонь прочитал, хоть и он и партизан, а не солдат. Никак не насмотрится Офонь на винтовку, времени всё меньше, а надо ещё позавтракать! Бой будет трудный, да и мороз не шутит -- нельзя идти на голодный желудок. Офонь жуёт кашу, не замечая, что ест: под локтем у него винтовка, на поясе -- гранаты, а в душу уже ползёт страх. Хорошо мечтать, сидя на чердаке, как побежишь в атаку и станешь стрелять по немцам. А они ведь тоже будут стрелять! Впервые внятно понимает Офонь: его сегодня могут убить. Будет он лежать в снегу с разбитой головой, как дед, а потом чудины и сапёры вместе выкопают в мёрзлой земле могилу и опустят его туда, в холодную яму, накрыв сверху знаменем...

   - Офонь! -- Ильма трогает бойца Щеглова за рукав. -- Возьми-ка, я тебе рукавицы сшила. В своих замёрзнешь, винтовку не удержишь.

   Рукавицы чудинка сделала на славу -- высокие, чуть не по локоть Офоню, мягкие, мехом внутрь, а палец так пришит, что не мешает держать оружие, и можно даже кольцо у гранаты выдернуть, не снимая рукавиц. Офонь засовывает обновку за ремень и чувствует себя очень взрослым -- как мужчина, собирается в бой, на серьёзное трудное дело. И страх куда-то пропадает.

   В углу пещеры Тармо с Машей. Чудин уже готов к выходу, под белой шубой прячет автомат, мохнатые рукавицы вертит в руках. Маша что-то ему выговариает сердито, но Офонь понимает: доктор Маша не сердится, ей тревожно, но повиснуть на шее у мужчины и ныть, а то и плакать -- нет, так Маша не сделает! Она боится за Тармо, он всегда лезет вперёд, ничем его не остановишь, да её ли это дело -- останавливать? Одно утешает Машу -- она будет поблизости: весь лазарет тоже идёт на вылазку. Маша повезёт с собой саночки с носилками, чемоданчиком и прочими нужными вещами. Поклажу на саночках Тармо сам ей увязал -- не рассыплется в пути. Ильмы уже нет -- отдав рукавицы Офоню, выбежала наружу, чтобы не видеть тех двоих. Ильма пойдёт на широких лыжах и, если понадобится, потащит за собой домой на волокушах раненого. Многие чудины так умеют -- так возят зимой с охоты добычу.

   Вьюжная ночь качает берёзы над болотом, ветер стонет в тонких ветках. Не плачь, ветер, вернётся отряд -- придут чудины после победы обратно в своё убежище, а солдаты Красной Армии останутся в деревне. Там у них будет штаб. За криками вьюги не слышно ни скрипа лыж, ни шелеста веток, задетых неловким бойцом: шума отряд не боится, боится не успеть к сигналу Кауко. Бежать ещё долго, снег всё глубже, метель всё сильнее, вокруг темно, только синие глаза чуди видят в этой темноте. Чудины указывают дорогу -- напрямик, через замёрзшее озеро, через овраги, через колхозные поля -- некому их заметить.