Лесная невеста

Отец оставался в памяти как живой, и новая встреча казалась такой близкой, что мысли о ней почти излечивали тоску. Вспоминалась мать, которая теперь соединится с отцом среди цветов Сварожьего сада, где им не будет отравлять жизнь упорная ревность княгини. Зимобор даже чуть улыбнулся в полутьме: его родители ушли туда, где княгиня их не достанет. И надо думать, еще довольно долго.

Зато там с ними будет дед по матери, оратай Кореня. Дед был всегда весел, часто смеялся, на внука-княжича глядел с почтением и восхищением, даже с благодарностью, понимая, что освобождением о дани, почетным положением обязан ему, вернее, его появлению на свет. Корени тоже давно нет, но Зимобор видел его так редко – не чаще раза в год, – что потери почти не ощутил. К тому, что нет больше матери, он привыкал года три-четыре. А в то, что и отец его покинул, он не мог поверить даже сейчас, видя перед собой тело.

Три старухи пели, прославляя душу умершего в его нынешней новой жизни:

Конь тебе теперь – туча черная,
Меч тебе теперь – злата молния.
Ты копьем пробьешь сизо облако,
Зелены луга сбрызнешь дождичком,
Вечером пошлешь темну ноченьку,
Утром приведешь зорьку ясную…

Да, у князя Велебора теперь другие дела и заботы. А ведь даже ему не приходилось править такой разоренной землей! Зимобор ужаснулся, впервые отчетливо представив, какая тяжесть дел и забот теперь достанется наследнику. За две голодные зимы население сократилось, а выжившее обнищало, поля истощились, а рубить и выжигать новые у многих родов не осталось сил – не хватало мужских рук для этой тяжелой работы. Скотины уцелело мало, домашней птицы вообще почти никакой! От голода и безысходности многие роды, разорившись и поуменьшившись в числе, подались в разбой на реках – разбойничьи ватаги надо вылавливать, обеспечивать безопасность торговых путей, а для этого опять же нужны дружина, оружие, ладьи, кони. А на какие средства, откуда все это брать, если с разоренного населения большой дани не возьмешь?

Старухи тем временем распевали по очереди – видно, начали уставать, – как отец просится у Рода, чтобы отпустил его посмотреть на оставленных детей:

Ты пусти меня тучей по небу,
Я к земле сойду частым дождичком,
Загляну в окно ясным солнышком,
Погляжу своих милых детушек,
Хорошо ли живут, не печалятся ль?

Уголек упал в лохань с водой, зашипел, крылышко пламени на конце лучинки взмахнуло в последний раз и свернулось. Очнувшись от своих мыслей, Зимобор заметил, что старухи уже какое-то время не поют, а спят сидя, две посапывают, одна похрапывает. Прямо в окошко смотрели три яркие звезды – три вещие вилы, поставленные освещать дорогу в Ирий и провожать освободившиеся души. Белое полотенце, перекинутое за окно, казалось дорогой, озаренной звездным светом.

Полночь.

Но не успел Зимобор осознать, что ему пора уходить отсюда, как из окошка повеяло легким, но ощутимым свежим ветерком. И Зимобор остался на месте: его коснулось нечто, сковавшее и лишившее смертного воли. С ветерком сюда влетел прохладный, но сладкий и манящий запах звезд. Что-то спускалось в баню из неведомых и недоступных высот, тем самым поднимая ее из земного мира в надземный.

Что-то шло по белой дороге через оконце, мелькнула одна тень, вторая, третья. Они были слиты, как части единого целого, но каждая несла что-то свое, что делало их такими нужными друг другу.

…Пискнул новорожденный младенец, но сразу затих; прозвенел весенней капелью отголосок девичьего смеха, и вспомнились белые стволы берез, свежий вкус березового сока, прохладная зеленая тень коснулась щеки…

…Доносился голос зрелой женщины, слов было не разобрать, но звучал он бодро и утешающе, словно советуя, как одолеть небольшую житейскую беду; веяло запахом горячего хлеба, дышала паром каша в горшке, снятая с печи, и даже вроде громыхнул ухват…

…Кашлянула старуха, осипшим голосом приговаривая что-то ритмичное и бессмысленное, как детские потешки, которыми успокаивают младенцев, еще не понимающих речи; веяло запахом свежевскопанной земли, влажной прелью палой листвы, несло дымом зимней печи, духотой натопленной избушки. Старуха все бормотала что-то неразборчивое, то ли сказку, то ли воспоминание, а звонкий детский голос вроде бы перебил ее каким-то вопросом, но робко затих…