Лесная невеста

Горденя, наоборот, кинулся в сторону от дверей; на него набросились сразу двое и хотели скрутить, пока он не поднял здесь переполох, но он, первый боец Радогоща, одному вывернул руку и отбросил от себя, второго ухватил и приложил головой о стену, выдернул полено из поленницы у стены и угостил по затылку еще третьего, пытавшегося помочь тем двоим. Раздался гулкий удар: на третьем был шлем, и тут Горденя понял, что все это не сон. Это не шалят перепившиеся русавцы (за теми водились глупые шутки), и это даже не случайная ватага оголодавших зимой лиходеев. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть шлемы и угадать кольчуги под полушубками, увидеть мечи и в руках, а значит, узнать в нападавших княжеских или воеводских кметей!

Не имея времени думать, что все это значит, Горденя вырвал у третьего, оглушенного поленом, из руки секиру, отмахнулся от еще двоих, отбил наконечник копья и бросился к тыну. Ворота были забиты чужаками, но Горденя имел немалый опыт перелезания через него. В том числе очень поспешного.

Зацепившись секирой за верх тына между кольями, он ухватился свободной рукой, подтянулся, ногой ударил в лицо кого-то из тех, кто пытался его задержать, перемахнул на другую сторону и свалился на головы двух чужаков, которые сторожили за воротами. С расположенного напротив двора братьев Нагрева и Коротея две-три фигуры волокли какие-то пожитки и женщину в белой рубашке. Женщина кричала, и по голосу Горденя узнал Коротееву молодую жену, с которой еще прошлой зимой гулял на посиделках. Но заступаться за нее ему сейчас и в голову не пришло: на каждом дворе хозяйничали чужие, и железо их снаряжения тускло блестело при свете факелов.

Спрыгнув с тына, Горденя с размаху заехал секирой по голове одному из стоявших внизу, ударом кулака свалил другого, который успел только закричать, но за общим шумом едва ли кто-то его услышал. А Горденя уже со всех ног мчался к городку. Полыхал хлев старого Прибыденя, а в воротах у Перекроя и Катальца шла драка. Горденя заметил несколько знакомых лиц: Перекрой с братом всегда первыми собирали у себя гостей, и сейчас именно здесь чужаки встретили с десяток или больше мужчин, хоть и хмельных, но вполне способных оказать сопротивление. Правда, и на ногах они стояли хуже, и вооружение их, которое сумели второпях разыскать на дворе – пара топоров, вил, лопат, а то и просто жердей, – не шло ни в какое сравнение с тем, что было у пришельцев. Баба Перекроиха выволокла из сарая борону и, с усилием подняв ее на толстых и могучих, как у медведицы, руках, метнула в толпу нападавших – торчащие еловые сучья проехались по лицам и головам, кто-то дико закричал, хватаясь за глаза…

Горденя вылетел на тропу, которая прямо вела к воротам городка, но быстро понял, что опоздал. Ворота уже были закрыты, и черная толпа в шлемах колотила в них свежим бревном. «Не ворвались наскоком-то!» – с торжеством успел подумать Горденя и привалился к тыну. В полушубке и валенках по снегу не очень-то побегаешь.

Куда теперь? По всему Радогощу хозяйничали «эти», которых он пока не мог назвать никаким более ясным словом, дорога в городок, где были воевода и собственный его отец Крепень, оказалась закрыта.

Однако из городка тоже никто не выйдет! Ворвутся туда «эти» или не ворвутся, неизвестно, но и воевода пока не имеет возможности послать за помощью. Сколько их тут? В темноте и с перепугу, видя кругом мелькание факелов и слыша крики, нетрудно было вообразить, что на городок напало целое войско.

Воевода послать за помощью не мог, но Горденя мгновенно додумался послать себя сам. Кожух и шапку он предусмотрительно накинул, хотя выходил из веселой беседы совсем на чуть-чуть. У крайних ворот стоял лось, запряженный в санки, – кто-то приехал и не успел еще завести лесную скотину в хлев. Горденя мигом отвязал поводья, вскочил в санки и выехал на дорогу. В Оболянском городке мужики неробкие, а Горденя хорошо знал, как туда добраться: вехи в снегу, указывающие путь, жители Радогоща благоразумно подновили всего несколько дней назад.