Лесная невеста

Ворвавшись в избу, Чарочка и Червеня влетели прямо в середину круга, игравшего в «мигалочку». Сначала их внезапное появление встретили смехом, однако поток холода из незакрытой двери и ошарашенные, перекошенные лица парней быстро вызвали возмущенные и даже испуганные крики. Но те двое не успели ничего сказать, как в дверь повалили темные фигуры в шлемах. Девушки визжали, не поняв, то ли это какая-то игра или шутка, то ли что-то страшное; пришельцы же поначалу не обращали внимания на женщин, а набросились на парней и принялись вязать их. Ни у кого на гулянье не было с собой оружия, только небольшие ножи на поясе, но те, кто пытался ими воспользоваться или еще как-то сопротивляться, быстро получили обухом боевого топора по голове. Кто-то рвался к дверям, но выход был закрыт; образовалась жуткая давка, лучины падали и гасли, на какое-то время в беседе вдруг стало совсем темно, и темнота надрывалась от крика, пока из сеней со двора не передали пару горящих факелов. При их свете пришельцы поволокли связанных парней на двор, другие принялись за девушек. Эти уже почти не сопротивлялись, напуганные до полусмерти, растерянные, ничего не понимающие.

По выкрикам, которыми обменивались нападавшие, было ясно, что они не из здешних мест. И только Дивина сразу услышала, что их выговор тот же, что у Ледича. Это были гости из-за смолянских рубежей, из-за Днепра, по которому проходила граница владений смолянского и полотеского князей.

И она настолько быстро догадалась, что означает ночное нападение, что даже почти не успела удивиться. Первым делом ей вспомнился рассказ веселого Рогни. Может быть, в Смолянске правит женщина, но ее брат не намерен спускать обиды…

Она ждала, что их тоже поведут во двор, но через некоторое время связанных парней стали загонять обратно, а с ними и других окрестных жителей, кто на гулянии не был. Появились молодая Коротеиха, Каталец с разбитыми губами и окровавленной бородой, его жена и с ней невестка, жена брата Перекроя, потом мужчины, все растрепанные, разгоряченные выпивкой и дракой, в испачканных кровью и разорванных праздничных рубахах. Иные были связаны собственными же нарядными поясами – то ли у смолян не хватило веревок, то ли те оказались недостаточно прочны. Всех скопом загоняли в беседу, так что скоро здесь уже было не продохнуть, и в голове звенело от криков, стонов, брани и женского плача. Раненых усадили и уложили, но даже на полу всем не хватало места. Дверь закрыли и подперли, и, судя по звукам из сеней, там остались сторожа. Пленники льнули к окнам, но в ночной темноте увидеть ничего не получалось. Единственное, что разглядели, – отсвет пожара где-то справа, который заставил еще громче заплакать и запричитать тех, чьи дворы стояли по той стороне.

Время тянулось, но было совершенно не ясно, много ли его прошло или мало. То казалось, что уже вот-вот рассвет, а то – что еще не настала полночь. Придя немного в себя, многие согласились с тем, что это обиженный воевода с Черной мстит за перехваченную дичь и за обидные слова. Мужчины спорили, ворвется ли он в городок, сумеет ли воевода одолеть злодеев и освободить пленных. Всем хотелось верить, что из этого заточения их выпустят уже свои.

Но напрасно. Когда дверь наконец отперли, при свете факелов в сенях блестели все те же шлемы и виднелись чужие враждебные лица.

– Выходи! – Один из смолян сделал знак древком копья.

Женщины опять запричитали. У мужчин при выходе проверяли руки, крепко ли связаны.

Их вывели со двора, и тут стало ясно, что смоляне готовятся уходить восвояси. Вереницей стояли сани и волокушы, набитые разным добром: мешки с зерном нового урожая, бочонки меда и прочие съестные припасы, меха и шкуры, домашняя утварь, что поценнее. Стадо, собранное со всех дворов, уже угнали вперед. Женщины подняли горестный крик при виде своих собственных ларей с приданым, уложенных как попало в чужие сани; даже мужчины не сдержались, поняв, что весь урожай, добытый тяжким трудом всего года, все, что было припасено до весны, увозят, обрекая их на голодную смерть! Они даже не сразу сообразили, что их самих тоже уводят и что, если никто не поможет, им никогда в жизни больше не увидеть Радогоща, тынов с горшками на кольях и немного покосившихся родных ворот с громовыми знаками в затейливой дедовой резьбе. Все знали, что пленные, взятые в межкняжеских и межплеменных распрях, навек исчезают на волжском торговом пути, чтобы кончить свой рабский век на далекой жаркой чужбине. Но невозможно было поверить, что и твой собственный путь туда начинается прямо сейчас, в день празднования Морозов, от родного двора. И почему? За что?

Пленников погнали вслед за стадом, им приходилось огибать сани и волокуши. Позади вели еще одну такую же толпу, оттуда тоже слышались крики и плач. Смоляне отобрали только молодежь, парней, девушек, молодых мужчин и женщин, от которых был толк в хозяйстве. Остальных просто заперли в избах и во дворах. Пленники слышали плач из-за тынов, и среди беспорядочных выкриков можно было разобрать обрывки причитаний по мертвым.