Лесная нимфа

Это таинственное появление Бугорка в лагере… И поспешная поездка – даже без разрешения заглянуть домой, собраться. И ночевали в парке: на электричку в Ветлужское опоздали, а домой Бугорок его не отпустил. Черкес сам не понимал, почему он так послушно потянулся за Бугорком, чего мог испугаться. Сказано-то всего было: «Домой нельзя, тебя там ждут». – «Кто?» – «Милиция».

И все. Будто подсекли Черкеса под коленками. И только тут, у костра, он подумал: а с какой радости его ждет милиция? Что он сделал? Ничего. Так почему же не спросил у Бугорка сразу, в чем дело? Для самого загадка. Привык слушаться его во всем.

Но вот появился Кролик. Один, без Юрки. И даже не предчувствие какое-то охватило Черкеса… нет, будто нехороший, тревожный, смрадный ветерок коснулся его затылка. Он невольно пригладил волосы.

А Бугорок ощутимо напрягся:

– Где Степцов?

Кролик молча подошел к костру.

– Ну? – нетерпеливо бросил Бугорок.

– Что – ну? – буркнул Кролик. – Не знаю. Понял? Пошел к ручью за водой и сгинул. Часа два назад, Я ходил искал, кричал…

– Не слышали, – тихо сказал Бугорок.

Кролик не ответил. Заговорил Черкес:

– А что, вам в протоке воды мало, чтобы к ручью идти?

«Ты бы уж лучше молчал!» – мысленно взмолился Кролик, но с ответом не замешкался:

– Не понравилась ему тут вода. Обмелело все. Мутная, сказал.

– Интересно. Всегда была не мутная, а сейчас вдруг мутная стала, – не унимался Черкес, но его трепотня беспокоила Кролика куда меньше, чем молчание Бугорка.

– Да придет, куда денется, – постарался Кролик сказать как можно небрежнее.

– А может, он уже подкрался да за нами подглядывает? – предположил Черкес и неожиданно заорал во все горло: – Степцо-ов!

– Замолчи! – взвизгнул Бугорок и, подскочив, ударил Черкеса с такой яростью, что тот опрокинулся на спину, задев ногой костер. Взвились искры.

Кролик замер. Бугорок никогда не дрался. Он всегда был подчеркнуто спокоен. Только один раз Кролик видел, как с хрустом сломалось это спокойствие… И ему стало страшно, потому что, если и теперь будет так же, он ничем не сможет помочь Черкесу. Разве только наброситься на Бугорка сзади?.. Но все, момент упущен. Тот снова сидит лицом к нему и смотрит пристально. Кролику стало страшно, но он почувствовал, что и Бугорку неспокойно.

– Сделай его, – вдруг тихо, с прежним спокойствием в голосе приказал Бугорок.

Кролик оцепенел.

– А если и правда Юрка где-то здесь? – с трудом проговорил он, чувствуя, как в горле дрожит.

Бугорок опустил взгляд. Непонятно было, задумался он или прячет бешенство.

– Ладно, – сказал он, – подождем.

– Мужики, вы что? – наконец-то закудахтал Черкес. – Бугорок, ты что?..

– Ты полежи, Черкес, отдохни, понял? – велел Кролик, приподнимаясь: проверял, как поведет себя Бугорок. У того даже подбородок напрягся. Все, он уже не верил здесь никому… Кролик сделал вид, что усаживается поудобнее, набросил па плечи куртку, хотя и так было жарко.

Костер потрескивал, и это оказался самый громкий звук на берегу. Впрочем, можно было еще услышать, как шуршит песком волна, как бродит в вершинах неутомимый ветер. В вышине уже наливался белым светом, будто поспевал, блеклый абрис луны, хотя до темноты было далеко. И к страху Кролика мягко прильнула липучая, как паутина, тоска, потому что для него самого, как бы ни повернулось дело, остается одно – полная безысходность.

– Ладно, подождем, – повторил он.

Наши дни

«Авторай» – было написано на вывеске рядом с приземистым, длинным бетонным сооружением, которое невесть когда и зачем было выстроено в этом просторном дворе между несколькими жилыми домами. Что-то громыхало, звенело, стучало. Пахло машинным маслом и чем-то еще очень автомобильным, только Алена не знала чем. Навряд ли соседство с автомастерской могло понравиться жильцам этих домов, однако, на счастье, строение было окружено деревьями, сейчас занесенными снегом, ну а летом милосердной зеленой завесой защищающими его от взоров жильцов.

– А вот и святой Петр, – сказал Анненский, глядя на курившего на крыльце очень широкоплечего, низкорослого мужчину с наголо бритой головой. В ухе у него была серебряная серьга, и своим узкоглазым плоским лицом он скорее смахивал на Чингисхана, чем на святого Петра. Надет на нем был рабочий комбинезон, вызвавший в памяти Алены старый-престарый фильм «Неподдающиеся». Или еще что-то из классики советского кино на так называемую «рабочую тему».

– Митяй! – махнул рукой Чингисхан в комбинезоне. – Давно не виделись, что ли? Неужели со вчерашнего дня соскучиться успел? Как твой «ренат»? Бегает?

– Все отлично, Петряй, – выбрался Анненский из машины и открыл дверцу Алене. – Можешь срочно выправить вот эту вмятину?

– Вмятину? – спросил Петряй, бесстыжими глазами озирая писательницу с ног до головы. – Я бы сказал, что это сплошные выпуклости.

Алена возмущенно вскинула брови, но не выдержала и засмеялась. Этот нагловатый Чингисхан был ужасно обаятелен.