Лесная пустынь

– Привыкла, – донеслось из-за занавески, – да и правильно это: зачем бабе о мужскую компанию лезть? Обязательно встренешь с разговором и обязательно – невпопад, только рассердишь.

– Здорово вы устроились, – позавидовал Пучкин. – Ему – русская жена нравится, ей, понимаешь, восточный муж.

На этом, кажется, все уснули.

Утром приехали рыбаки.

– А где же они живут? – спросил я Ложку.

– Земля-земля, кругом вода, – отвечал он.

– На острове, – перевела Анна Ивановна. – Там будка есть, газовая плита, баллоны завезены... Отсюда уж больно далеко до глубоких мест, так что они живут на острове, а два-три раза в неделю, по улову смотря, привозят рыбу.

Ложка долго беседовал с рыбаками; их было двое – приветливые, улыбчивые, они наговорили нам много слов, но, кроме «салам алейкум», мы ничего не поняли.

Горючего у рыбаков не оказалось – они гоняли лодку шестом, на глубине – веслами. Машина ожидалась лишь в понедельник – это Ложка сказал нам еще вчера. Оставалось надеяться на случай – вдруг заедут какие-нибудь охотники. Однако Пучкину велено было сегодня попасть домой, кроме того, с завтрашнего дня непременно начнется розыск – сколько же напрасных тревог принесем мы и пучкинскому начальнику, и приятелю моему.

– Пойдем пешком, – сказал я Пучкину. – Как-нибудь за день доберемся. Потом приедете на машине, заправите лодку, и отгонишь ее назад.

Он кивнул. И вдруг вершители наших судеб засуетились – над озером появился самолет.

– Пиши! – закричал Ложка, указывая на дорогу. – Пиши! Пиши, что случилось!

Мы оцепенели от недоумения.

– Какой у тебя участок? – спросила Пучкина Анна Ивановна.

– Сто двадцать четвертый, а что?

Схватив стоявшее у стены весло, она подбежала к дороге и принялась выводить в пыли саженные буквы: «сооб»...

Самолет кружил над озером и почти не приближался.

– Может, это нас и разыскивают? – предположил я.

– Нет, – отвечал Ложка. – Зачем вас? Птица смотрит: утка разная, гусь – кто-то охотиться будет: обком, райком, исполком – начальство...

«Сообщите 124», – написала Анна Ивановна.

Самолет пошел прямо на нас. Летел он низко, и мы видели склонившееся к стеклу лицо летчика. Развернувшись, Ан-2 сделал еще один заход со стороны озера.

«Сообщите 124 лодка полом...»

Сделав успокаивающий жест рукой, пилот повернул машину вдоль берега и над тем местом, где сидела в грязи моторка, покачал крыльями.

– Пешком не надо, – сказал нам Ложка. – Отдыхать надо, чай пить надо, дастархан надо.

Подошла хозяйка, поставила на место весло.

– Спасибо, – поблагодарили ее мы с Пучкиным.

– Чего там, – отмахнулась она, – велика радость пятьдесят километров по пыли топать.

Пока хозяева принимали рыбу, мы сходили к моторке и нагрузили по рюкзаку – у нас все ж и утки были, и кое-какие харчи, так что мы вполне могли сделать достойный вклад в очередное пиршество. На соляном насте прочитали следы недавней охоты. Подкараулив в камышах возвращавшегося с водопоя сайгака, волк выскочил из укрытия и обежал сайгака кругом, чтобы не позволить ему прыгнуть в сторону, а то ведь раз прыгнет – и уже не догнать. Задавил и, взвалив тушу на спину, уволок – рядом со следом волка тянулись две полосы от задних копытец козлика.

В этот раз Анна Ивановна делила трапезу с мужской компанией: мы пригласили[3]. Ложка не возражал. И даже вполне по-российски опрокинула стопочку.

Потом примчалась машина. Лодку заправили, и Пучкин, приняв в подарок мешок свежей рыбы, благополучно отбыл. Мне же велено было дожидаться другого транспорта: приятель дела свои завершил, и следовало возвращаться в столицу.

Ну а пока я опять уснул. Произошло это точно после жареной утки, после шашлыка из змееголова – диковинной местной рыбины, обличием своим напоминающей налима, но, думается, перед ухой...

Ложка осторожненько разбудил меня:

– Эй!

– Что случилось?

– Возьми Анна Ивановна Россия.

– Как это?

– Он никогда не видел Новгородская область, грустный из-за этого, хочет посмотреть.

Анна Ивановна, нарядно одетая, стояла в дверях.

– Потеплее бы надо, – посоветовал я. – В Новгородской-то, поди, уже снег.

– Все взяла, – с покорностью отвечала хозяйка.

У дверей лежали сумки, узлы – ничего этого прежде здесь не было. Договорились, что в Москве я посажу Анну Ивановну на поезд, а дальше уж она поедет сама. Нужную станцию она знала, название деревни помнила. Неизвестно было, сохранилась ли сама деревня, а если и сохранилась, есть ли там кто-нибудь хоть из самой отдаленной родни: последние письма приходили давным-давно.

– А если никого нет?

– Неважно: посмотрю – и назад, мне бы только увидеть, – смущенно сказала Анна Ивановна и спряталась за занавесочку.

– Родной земля постоять, – вздохнул Ложка. – Надо.

Вечером на «уазике» приехал приятель мой. Хозяин начал настаивать на барашке, но ценой невероятного труда удалось ограничить ужин зеленым чаем. Когда стали грузиться в машину, Анна Ивановна отозвала меня и тихо сказала:

– Такое дело, что... боюсь: вдруг да останусь там, в России.

– Может, вам и оставаться не у кого?

– Все равно: приеду да в чистом поле так и останусь... Либо в лесу...

Она мне всю жизнь снится, земля эта, хоть и не видала ее никогда...