Лесная пустынь

Мы, понятное дело, «как» да «что»?.. Тут наступил черед водки, следом вроде бы пошел арбуз... или сначала индюшка, а потом арбуз... или все вместе... Ну да неважно, важно то, что мы разговорились с доверительностью наипервейших друзей. И Ложка поведал нам, что и Анна Ивановна, и он сам – дети прокаженных, родившиеся без признаков неисцелимой болезни. Когда здешний лепрозорий закрыли, – а закрыли его из-за того, что озеро засолилось и пресной воды не стало, – родителей перевели в другой, там они и поумирали. Ложка с Анной Ивановной, попытав счастья на строительстве трубопровода и прокладке каналов, не приросли ни к какому месту и возвратились назад. Малая артелька долавливала здесь остатки рыбы, которой суждено было сгинуть в отраве, приносимой с полей. Супруги содержали и обихаживали базу этой артельки: строеньица, лодочки, сети, погреб-ледник... Раз в неделю приезжала машина, снабжала продовольствием, водой и забирала рыбу. На зиму они перебирались к дочери – она жила с мужем в поселке газовиков.

Явились сазаны, жаренные в хлопковом масле. После сазанов Пучкин заснул: приносят суп в огромнейших пиалах, а он спит... Мы с Ложкой продолжаем возлежать, бодрствуя, хотя сознание мое уже угасает, а на пищу я даже и смотреть не могу. Помню еще фотоальбом: юный Ложка стоит возле механизма дизельной электростанции («Моторист работал»), Ложка в солдатской гимнастерке («Москва служил: метро “Краснопресненская”, потом туда, где солнышко садится»), дальше шли цветные пейзажи, вырезанные из журналов («Новгородская область – родина Анна Ивановна предки»), фотография Богородичной иконы («Анна Ивановна мама»). Я поинтересовался, кто же у нее на руках?

– Анна Ивановна брат, – спокойно отвечал Ложка. – Старший брат. Он был очень хороший и умер давно-давно. Там в комнате есть еще такие картинки: и мама, и брат…

Тут и я уснул. Среди ночи проснулся. Свет не горел, Пучкин тихо рассказывал:

– Трезвый-то он у меня – ничего, а вот как выпьет...

– А он ростом-то невысок? – спросила откуда-то Анна Ивановна.

– Очень невысок, – признал Пучкин.

– Тогда конечно, – и Анна Ивановна вздохнула. – Мелкие мужички, они завсегда гоношливые.

– Да-а, – неуверенно согласился Пучкин. – Но так-то он – ничего, а вот как выпьет... Да в общем-то тоже ничего, только что выражается питиевато.

– Как? – не разобрала Анна Ивановна.

– Питиевато, – повторил Пучкин. – В том смысле, что не всякий его выпившего поймет... Например, бутылку ставит на стол и говорит: «Момент – и постамент», а разольет по стаканам, уберет пустую под стол и всегда скажет: «Момент – и монумент».

– Ну и что? – спросила хозяйка.

– А то, что не все это понять могут, иной возьмет и подумает, что здесь какая-то каверза... В общем, выпивали они да разодрались. Да друга своего он ножом и зарезал... Потом, конечно, когда протрезвел уже: мол, как я мог такое совершить?.. Плакал, винился, нет мне прощения, говорил... Восемь лет дали. Ну, я не смог в поселке-то оставаться: мы ж с отцом этого парня – зарезанного-то – вместе в депо работали. Он, правда, электрик, а я слесарь... Подался на газопровод. С тех пор здесь и болтаюсь. В отпуск к нему езжу – он в Коми республике отбывает. Не слыхали про Коми республику?.. Это на Севере – очень уж там комаров много...

- Ложка, не спишь?

– Нет, – отозвался Ложка. Он, оказывается, находился на кошме рядом с нами, тоже полег, где ел.

– А как тебе с русской женой-то живется?

– Хорошо живется, – удивленно отвечал Ложка. – Русский жена – хороший жена, умный жена, научил меня не жить, как другие жили...

– Это в каком смысле?

– А у нас, знаешь, приписки был, взятки был, воровать был... Анна Ивановна не разрешил мне...

- Теперь, знаешь, всех жуликов – суд... Вот директор совхоза здесь – хороший человек был: Золотая звезда, депутат – недавно повесился... Много миллионов было – милиционеры целый день в саду банки выкапывал.

– Какие банки? – не понял Пучкин.

– Трехлитровый, с деньгами. А жена, Анна Ивановна, научил меня не делать так: мы, конечно, бедно живем, зато честные.

– Поня-атно, – задумчиво протянул Пучкин.

И тут прямо под окном завыл волк. Пока в темноте искали ружья да выбирались из дома, волк ушел. Недалеко, правда, но уже не достать было: мы сделали по удаляющемуся вою несколько выстрелов, с тем и вернулись.

– Много волк есть, много шакал, лисица, кот дикий, хищный птица орел, – перечислял Ложка.

– Они у тебя скотину-то не крадут? – спросил Пучкин.

– Какой скотина?

– Ну, барашков, индюшек, чего там у тебя еще есть?

– Остался один барашка, – сказал хозяин, – индюшка мы уже съели.

– Так у тебя по штуке всего, что ли?

– Да, по одна штук – для дорогой гости. Теперь попрошу машина еще индюшка привезти...

За краткое время нашего отсутствия Анна Ивановна успела расстелить на полу матрацы с одеялами, а сама снова исчезла: похоже, за занавесочкой был ход в маленькую комнатенку, вроде чуланчика, там хозяйка и обитала.

– Анна Ивановна! – изумился Пучкин. – Ну ты даешь! Настоящая восточная женщина: шуруешь-шуруешь, а на глаза не показываешься[2] – это Ложка тебя так приучил?