Лесник

— А такъ понимать надо, что теченіемъ, а главное вихремъ пронесло его поверхъ Лога, да и прибило къ этому самому берегу. И даже просто удивленія достойно, какая это сила воды, что не дала его засосать трясинѣ… Василій Иванычъ, между тѣмъ, какъ человѣкъ образованный, осмотрѣвши тѣло, поняли такъ, что можетъ онъ и не померъ еще вовсе, а только отъ немощи отъ большой чувствъ своихъ лишился. "Давай, говоритъ, кучеру, сейчасъ его изъ воды вытащимъ". И тутъ, говорятъ, долго-ужасть бились они, пока пальцы-то его, главное, отъ корня отцѣпили… Перенесли на мѣсто повыше, да посуше. Василій Иванычъ растирать велѣлъ да коньякъ — потому что это ужь съ нимъ неразлучно въ дорогѣ, - влилъ ему въ горло, мокрую съ него куртку охотницкую снялъ, въ плэдъ свой обернулъ. Дождьто на ихъ счастіе въ это самое время пересталъ лить. Запустилъ онъ ему руку подъ сорочку: "Бьется, говоритъ, сердце, живъ."И тутъ, какъ тѣло, значитъ, отогрѣваться стало, — глядятъ они, а у него изъ головы и полилась кровь изъ раны; въ первой-то они не замѣтили, оттого что онъ коченѣть начиналъ, и кровь застыла. Василій Иванычъ, какъ умѣлъ, перевязалъ ее платкомъ своимъ. "Ну, говоритъ опять кучеру, безпремѣнно теперь ѣхать надо, лишь бы довести его живаго въ городъ. Ты, говоритъ, иди впередъ пѣшой съ фонаремъ, дорогу показывай, а мы за тобой тихонько поѣдемъ". Тутъ, говоритъ тотъ, съ полверсты не болѣе низомъ вязко будетъ, а тамъ, какъ подняться только, поля пойдутъ, гладь до самаго города, верстъ пять, почитай, не болѣе. Ну, хорошо; подняли они его опять, въ бричку положили, а съ ними и этого самаго бѣдняжку пса ихняго, Джимку. Василій Иванычъ съ ними сѣлъ, а винокура посадили на козлы, поѣхали. Только хотя тотъ ихъ кучеръ говорилъ "проѣдемъ" да "проѣдемъ", а они до самаго разсвѣта бились, пока до города доползли. У Василія Иваныча тамъ своя квартира постоянная нанята. Привезъ онъ ихъ туда; сейчасъ за докторомъ, за Казиміромъ Степановичемъ, господиномъ Подгурскимъ, — изволите знать? — потому дорогою, къ нимъ, можно сказать, жизнь вернулась, дышать стали свободно, только совсѣмъ безъ сознанія, ни говорить, ни глазъ раскрыть. А доктора въ городѣ нѣтъ: уѣхалъ съ слѣдователемъ на слѣдствіе въ Коврово. Бѣда, да и только! За фельдшеромъ въ больницу, насилу добудились. Пришелъ, говоритъ: крови много потеряли, оттого… Залѣпилъ пластыремъ рану, велѣлъ въ головѣ ледъ въ пузырѣ прикладывать…

— Чего же это вашъ Василій Иванычъ нарочнаго въ Темный Кутъ не прислалъ, извѣстить объ этомъ обо всемъ?

— А чего же ему присылать, возразилъ Спиридонъ Иванычъ, — когда онъ Валентина Алексѣича и въ глаза никогда не видалъ и знать не могъ, кто они и даже совсѣмъ другое сумнѣніе у него было…

— Какое "сумнѣніе"?

Спиридонъ Иванычъ принялъ самый внушительный видъ и, наклонясь въ уху своей спутницы, прошепталъ:

— Такъ, значитъ, полагалъ, что это можетъ не убивство ли изъ политики, потому, изволите знать, въ Мглинскомъ уѣздѣ многихъ изъ этихъ самыхъ нигилистовъ недавно жандармы забрали.

— Какая глупость! такъ и фырвнула Пинна Афанасьевна:- изъ чего онъ это вздумалъ?

— Рана эта ихняя, главное, и что въ Логу найденъ… нечаевскій процессъ изволили читать? такъ по подобію. Василій Иванычъ въ скорости отказались отъ этихъ мыслей, потому разсудили такъ, что "бѣлье тонкое и руки барскія"…

— Откуда вы все это такъ подробно знаете? спросила дѣвушка.

— А какъ же, помилуйте, господинъ исправникъ нарочито для этого письмоводителя своего, Никодима Дмитрича, къ Софрону Артемьичу прислали, такъ какъ они, въ Ковровѣ будучи, отъ Софрона Артемьича донесеніе получили объ этомъ самомъ, тоись, про Валентина Алексѣича, а тутъ же, въ городъ вернувшись, отъ господина Брауна, Василія Иваныча, настоящее услышали, который, въ присутствіи этого самаго Никодима Дмитрича, господину исправнику про все это до малости разсказалъ.

— А что же самъ Валентинъ Алексѣичъ?

— Только нынѣшнимъ утромъ пришли въ себя вполнѣ. А тутъ и докторъ Казиміръ Станиславичъ изъ Боврова тоже вернулись… Слава Творцу Небесному, живы и въ здравіи останутся. А теперь пока очень слабы, только въ полномъ умѣ, но говорятъ еще съ трудомъ. Изъ ихъ непространныхъ словъ такъ понять должно, что ихъ уже (Спиридонъ Иванычъ весь вздрогнулъ при этомъ,) забирало въ самую трясину, какъ вдругъ подхватило опять теченіе, только они ничего ужь этого не помнятъ, окромя того, что почувствовали, какъ во снѣ, сильный ударъ въ голову, а тутъ свѣтъ и совсѣмъ выкатился изъ ихъ глазъ. А Казиміръ Станиславичъ объясняютъ такъ, что ударило ихъ импетомъ въ этотъ самый корень и прошибло голову, — и даже, говоритъ этотъ самый докторъ, господинъ Подгурскій, что это къ ихъ спасенью произошло, потому кровь пошла, а что иначе, говорятъ, сотрясеніе бы мозга къ самому бы худому концу могло привести. А теперича онъ за нихъ ручается и…

Пинна Афанасьевна не дала ему кончить: