Лесник

Лѣсникъ Разсказъ [1]

(Княгинѣ Софіи Михайловнѣ Голицыной).

I

Послѣ трехгодичнаго отсутствія, весною 1873 года, Валентинъ Алексѣевичъ Коверзневъ пріѣхалъ въ Черниговское имѣніе свое, Темный Кутъ.

Валентину Алексѣевичу было въ ту пору 36 лѣтъ; онъ былъ богатъ, здоровъ и независимъ, какъ птица въ небѣ, - если только допустить, что человѣкъ вообще, и русскій въ особенности, способенъ быть независимымъ въ этой мѣрѣ…

Во всякомъ случаѣ, условія жизни его и воспитанія и его личныя свойства весьма способствовали этой независимости, — составлявшей (онъ любилъ это говорить иногда,) "и задачу, и сущность его существованія".

Онъ былъ внукъ по матери одного изъ извѣстныхъ Екатерининскихъ любимцевъ, жалованнаго огромными помѣстьями на югѣ Россіи; дѣтство Коверзнева — его воспитывалъ безо всякаго вмѣшательства и контроля со стороны его родныхъ, прямой, жесткій и отважный характеромъ англичанинъ mister Joshua Fox, — протекло частью за границей, въ Швейцаріи или Римѣ, частью въ Россіи, въ Москвѣ, въ Екатеринославскомъ имѣніи, или въ Темномъ Кутѣ, въ безбрежныхъ лѣсахъ котораго пропадалъ онъ на цѣлые дни со своимъ наставникомъ, страстнымъ любителемъ охоты. На семнадцатомъ году онъ поступилъ въ Петербургскій университетъ на историко-филологическій факультетъ.

Онъ кончилъ тамъ курсъ, когда, почти одновременно, лишился отца своего и матери. Двадцати лѣтъ отъ роду онъ остался одинъ, во главѣ состоянія тысячъ во сто доходу.

Эта пора его первой молодости совпала со временемъ небывалаго до тѣхъ дней возбужденія русскаго общества. Какъ птицы на зарѣ свѣтлаго дня, встрепенулись въ тѣ дни сердца, закипѣла мысль, загремѣли хоры молодыхъ звонкихъ, часто нестройныхъ, почти всегда искреннихъ въ своемъ увлеченіи, голосовъ.

Коверзневъ остался какъ бы въ сторонѣ отъ этого возбужденія. Строже говоря, оно затронуло его не съ той стороны, съ которой отзывалось на него большинство его однолѣтковъ… Недаромъ воспитанъ онъ былъ англичаниномъ, — чистокровнымъ англичаниномъ-реалистомъ. Ему претило все, что отзывалось, или казалось ему "фразою", — "абстрактомъ и сентиментальною теоріею", какъ выражался онъ. Онъ искренно былъ радъ, что наслѣдованные имъ пять или шесть тысячъ душъ крестьянъ перестаютъ быть его крѣпостными, — онъ даже отвелъ имъ надѣлы съ неожиданною для нихъ щедростью, — но "гражданское воспитаніе" этого освобожденнаго народа, — о чемъ такъ много горячихъ толковъ и юношескаго гама было въ тѣ времена, — нисколько не озабочивало его. "Имъ все дано, чтобы сдѣлаться людьми; хотятъ — будутъ, а не хотятъ — ихъ дѣло, съ какою-то напускною, не русскою холодностью говорилъ воспитанникъ мистера Фокса. Во всемъ этомъ великомъ дѣлѣ обновленія Россіи для него важнѣе всего было то, что самъ онъ, Валентинъ Коверзневъ, "переставалъ быть крѣпостнымъ", что прежніе путы традицій, обычая, "условныхъ обязанностей", связывавшіе до тѣхъ поръ людей "его положенія", распадались теперь сами собой, силою всѣхъ этихъ "либеральныхъ" реформъ, что никто теперь не станетъ принуждать его сдѣлаться конно-гвардейцемъ и камеръ-юнкеромъ, не "запряжетъ его въ службу". Это понятіе службы Коверзневъ ненавидѣлъ чисто англійскою ненавистью: съ нимъ въ его мысли — вѣрнѣе, въ его инстинктѣ,- соединялось неизбѣжно понятіе о ярмѣ, о лжи и приниженіи человѣческаго достоинства, "необходимыхъ послѣдствіяхъ подначалія". "Чемубы тамъ ни служить", доказывалъ онъ, "какъ бы это ни называть и во имя чего бы это ни дѣлать, а разъ слуга — ты уже не человѣкъ, а рабъ".

Въ силу такихъ своеобразныхъ убѣжденій, Коверзневъ, сдавъ свой послѣдній экзаменъ, уѣхалъ за границу. На первый разъ онъ пробылъ тамъ пять лѣтъ, — вернулся, опять уѣхалъ… Такъ прошли многіе годы, такъ жилъ онъ и до сихъ поръ. Постоянная перемѣна мѣстъ, новыя лица, новыя впечатлѣнія сдѣлались потребностью его существованія. Онъ то охотился на бизоновъ въ американскихъ саваннахъ, или ходилъ облавою на тигровъ въ Индіи, то пристращался къ морю, плылъ на своей яхтѣ изъ Лондона въ Египетъ на Мадеру. Изрѣдка, всегда неожиданно, возвращался онъ въ Россію, оставаясь какъ можно менѣе въ Петербургѣ, гдѣ, онъ уже зналъ по опыту, ему, какъ богатому жениху, въ свою очередь предстояла роль звѣря, на котораго неудержимою облавою. пойдетъ вся стая великосвѣтскихъ маменекъ и дочекъ…

II