Лесное море

— Нет, оттого, что стыд обрушился на мою голову. Я увидел тебя в таком состоянии, а за тобой — твоих отца и мать, которых я любил… И я убежал.

— Но ты же на бегу оглянулся. И зачем ты бросил топор?

— Я не мог не посмотреть на тебя еще раз. И тут я заметил, что у тебя в руках только палка. Я подумал: «Топор лучше и ему пригодится»… Старший брат, если не веришь, вели ей застрелить меня, — Пэн указал на Ашихэ, стоявшую в нескольких шагах от них с карабином, повернутым дулом в его сторону. — Отец меня любит, и пуля попадет прямо в него.

— Что ты думаешь о нем? — спросил Виктор? — обращаясь к Ашихэ.

— Большое несчастье быть сыном подлеца. Ты должен ему помочь.

— Слышишь, Пэн, что говорит моя жена?

Пэн низко склонился перед Ашихэ и стоял так, не выпрямляясь. Они не сразу заметили, что он плачет.

Ашихэ подошла к нему.

— Мы верим тебе, Пэн.

— Три года уже… Три года прошло с тех пор, как сожгли Домни…

— Ну, перестань, слезы не помогут. Подумаем, что тебе делать.

— Нет, если бы даже я забыл — люди не забудут. Куда бы я ни пошел, везде слышу: «Тише, идет Пэн, сын шпиона и убийцы».

— Так уйди от него, начни новую жизнь.

Пэн утер глаза и посмотрел на Ашихэ из-под опухших век.

— У меня есть Ли, она работает у отца. Оба мы с ней как малые дети: ничего у нас нет, ничего не умеем. Скажите, куда нам идти, и мы тотчас пойдем.

— Я укажу тебе такое место, — обещала Ашихэ. — Но сейчас поговорим о Вэй-ту. Как бы ты поступил на его месте?

— Я бы сейчас же предупредил Люй Циня и Закопанного, что их ищут ламозы. Пусть укроются где-нибудь.

Так Виктор и Ашихэ узнали, что у отца Пэна расположился на постой отряд, присланный для охраны узкоколейки и строительных материалов. В отряде двенадцать человек, большей частью «ламозы», то есть казаки, но есть и маньчжуры. Им сейчас дан приказ во что бы то ни стало разыскать Алсуфьева. У указал им дорогу, и шестеро пошли по направлению к Рогатой сопке, а командует ими высокий ламоза с длинным именем и рассечённым лицом. Он из всех самый свирепый.

— А этот верзила не похож ли на обезьяну? — спросил Виктор. — Горбится, и руки до колен висят, а глаза щурит, как будто плохо видит?

Пэн подтвердил, что он именно таков. Виктору стало ясно, что это Долговой. Значит, тогда в участке на допросе он его вовсе не убил! Озверев от удара нагайки по лицу, он этого Долгового бил, да, видно, не добил. И протокол о его смерти, который потом прочли вслух, — обычный полицейский блеф!

— Закопанного велено доставить японцам, а Люй Циня убить. Старший брат, ты дорогу знаешь, так поспеши…

— Пэн, мне этого объяснять не надо. Но я безоружен. Не думаешь ли ты, что моя собака и мое ружье должны вернуться ко мне?

— Конечно, я так думаю.

— Тогда помоги.

— Это нетрудно. Ты завтра же мог бы отобрать и ружье и собаку… Но если я тебя впущу к нам в фанзу, ты убьешь отца?

— Значит, ты все-таки его еще любишь?

— Нет. Он мне противен.

— Так зачем его защищаешь?

— Но он же мой отец…

Виктор задумался.

— Ладно. Если он на меня не нападет, я его завтра не трону.

Затем Пэн объяснил, где кто спит у них в фанзе и как выкрасть собаку и ружье. Способ был поразительно прост, как всякая отчаянная дерзость.

Они все подробно обсудили, и Пэн пошел дальше за своим мулом — к «Домни». Так когда-то китайцы переиначили на свой лад фамилию Доманевских. И хотя с того дня, как усадебку их сожгли, прошло несколько лет, это место по-прежнему называли «Домни».

Виктор и Ашихэ последовали за Пэном, держась, однако, на некотором расстоянии от него, сначала лесной тропой, затем по полотну узкоколейки. Когда дошли до конца железной дороги, пройти оставалось уже немного — впереди светлел выход на открытое место. Они увидели издали Пэна на мостике, узком, но длинном и очень высоком. Мостик лежал на кольях, поднимавшихся из ручья, который обегал невысокую горку между Муданьцзяном и тайгой. Горка напоминала по форме початый каравай, обращенный отрезанным концом к реке, а округлым — в лес.

— Место выбрали для него подходящее, — заметила Ашихэ. Она говорила о форте, который намеревались строить японцы. — Нельзя дать им здесь укрепиться!

Форт в этом месте, да еще с подъездной железнодорожной веткой и аэродромом на лугу, с трех сторон окруженный рекой, как крепостным рвом, был бы неприступен. Здесь, глубоко в партизанском тылу, форт своими бетонными блиндажами господствовал бы над Муданьцзяном и тайгой. Самолеты могли бы отсюда патрулировать горы и леса и возвращаться в свое постоянное убежище…

А Виктор смотрел на родные места и видел только этот уцелевший фруктовый сад и поднятый над колодцем журавль.

— Переночуем там. Меньше будут нас донимать комары и мошка.

На мостике опять замелькала конусообразная шляпа с широкими полями. Теперь ее светлая солома казалась алой, и мул, освобожденный от груза, бежал впереди Пэна рысцой, как собака: он уже чуял близость хлева.