— И все мимо? Ну что ж, бывают промашки. А я подумал, что с тобой беда случилась. Ну и, конечно, схватил винтовку и побежал с Жуком. Подхожу к лесу, а Жук весь наежился. Эге, думаю, значит, здесь где-то тигр бродит! Иду дальше тихонечко, осторожно, Гляжу — тигры! Малец ластится к матери, как котенок, а она меня уже учуяла и медленно поднимается. Ну, я и выпалил. Она скорчилась да как вцепится в дерево зубами — от злости, от бессильной злости! Так, у дерева стоя, и издохла. Вот смотри, в самое ухо попал. — Он указал пальцем.
Виктор и Ашихэ подошли и, убедившись, что это отверстие от пули Ашихэ, отодвинулись в сторону.
— Ты что тут говорил? Рассказывал, как стрелял в этого тигра? — спросила Ашихэ.
Алсуфьев тут только вспомнил, что Ашихэ по-русски не понимает, а Люй Цинь знает всего каких-нибудь два-три десятка слов русско-китайского жаргона.
Он принялся переводить им свой рассказ. Это было похоже на объяснение под картинками букваря:
— Я так сказал. Тут стояли два тигра. Мать и детеныш. Я выстрелил. Мать убил на месте. А тигренок убежал в кусты. Вы его сейчас принесли. Значит, одной пулей я убил двух тигров.
И, дав волю распиравшей его гордости, он докончил уже по-русски, кладя руку на плечо Виктору:
— Да, то был выстрел, достойный Тартарена, мой доблестный Тартарен!
Увидев, что Люй Цинь прикурил у Третьего Ю, Алсуфьев тоже достал свою трубку и кисет.
— Ну что же, — сказал Люй Цинь с некоторым замешательством. — Самое трудное ты сделал. Пословица говорит. «Пойти в горы и поймать тигра легко, а рассказать об этом людям трудно».
Наступило молчание.
Алсуфьев глубоко затянулся и, откинув голову, пустил вверх клуб дыма, как фанфару.
Старики курили, не отводя глаз от трубок; казалось, они чем-то сконфужены.
А Виктор — тот готов был пнуть ногой этого шута горохового. Ну можно ли быть таким болваном!
— Это твой первый тигр?
Не известно, что ответил бы Алсуфьев, если бы вопрос задал кто-либо другой. Но задал его Люй Цинь, у которого он жил уже тринадцать лет, и Алсуфьев ограничился небрежным жестом, который должен был означать, что ему-де такие успехи не впервой.
— Ну, если говорить о крупных зверях… то первый. Два первых.
— В таком случае отвернись и ступай сейчас же в фанзу, — сказал Люй Цинь серьезно. — Первого тигра охотнику нельзя самому потрошить и даже пальцем тронуть, иначе этот первый будет и последним.
— Никогда не слыхивал о такой примете!
— Мы тут шкуру снимем и все сделаем за тебя. Иди, иди… Иначе может случиться несчастье.
И вдогонку уходившему крикнул:
— А может, ты покажешь свое искусство и пока сваришь макароны? Ведь у нас гости. Гостя встречают макаронами, а провожают пирожками.
Все вздохнули свободнее. Как хорошо, что Люй Цинь отделался от хвастуна, в один миг придумав какую-то примету.
— А как он теперь охотится? — спросил Ю с плохо скрытым презрением. — Случается ему что-нибудь подстрелить или по-прежнему не везет?
— Конечно, случается, — медленно начал было Люй Цинь, но, вспомнив, что говорит о человеке, за которого он, Люй Цинь, отвечает, уже с живостью продолжал: — Нет, нет, я ничуть не сожалею, что откопал его. Он очень добрый и тихий человек. Помогает мне, стряпает. Правда, не всегда охотно, но зато, когда захочет, готовит так, как будто родился в Сучжоу. Вот вы сами убедитесь…
— Ну хорошо, тогда за работу! — перебил его Ю. — Первым делом надо освежевать твоего тигра.
— Да почему же он мой?
— Твой. Звездочка его убил — значит, он твой.
— Но если бы вы не пришли, не было бы в живых ни Звездочки, ни меня!
Они заспорили, и в конце концов Люй Цинь уговорил Третьего Ю.
— Сам рассуди: есть у тебя мука, рис, соя, соль и все, что требуется на зиму?
— Нет еще.
— А у меня — спасибо Вэй-ту! — уже запасено все не только на целую зиму, но и на весну. Пойдет Вэй-ту в лес — и опять будет у нас еда. А купил ты уже все, что нужно молодой жене? Ведь ты теперь не один, Ю! Подумал ты, что может родиться ребенок — от всей души вам этого желаю! — и для ребенка тоже кое-что потребуется?
— Действительно, для ребенка потребуется, — буркнул Ю, ужасно смутившись.
— Значит, не о чем и толковать. Займемся твоими тиграми. Оба они твои.
Третий Ю и Люй Цинь свежевали старую тигрицу, Виктор и Ашихэ — молодую. За работой обсуждали достоинства той и другой. Говорили, что за шкуры Ю может получить несколько сот долларов, а за мясо — несколько тысяч. Аптекари, как вороны, налетят на мясо тигра и расхватают его.