Лесное море

— Не было бы тигров, — говорил Люй Цинь, надрезая кожу на брюхе тигрицы, — что бы тогда аптекари растирали в своих ступках, из чего бы лекарства готовили? У тигра левая часть печени — вместилище гнева и воли, она полезна человеку тем, что регулирует движение его крови и может намного продлить жизнь. Сердце тигра, вместилище радости, если его варить с цветами белой яснотки, у которой листья, как у крапивы, лучше всех лекарств исцеляет от меланхолии. Селезенка, средоточие страсти, а в особенности селезенка молодого тигра, если ее растереть с мякотью свежих рогов пятнистого оленя, возвращает старикам молодость. В желчном пузыре тигра заключена его смелость, и без этого пузыря невозможно приготовить верное лекарство против болезней четвертого и шестого чувства, то есть болезней ума и речи… А для заживления ран, как известно, нет лучшего средства, чем мазь из сала тигра с отваром кикенги. А уж корень женьшеня, если усилить его действие салом тигра, исцеляет от всех болезней.

Затем Люй Цинь сказал Третьему Ю, что товар этот можно продать, конечно, без всяких хлопот, но следует обсудить, в какое место его лучше везти и к кому именно там обратиться. Нигде в мире нет такого согласия между купцами, а в особенности между аптекарями, как в Китае. Он, Люй Цинь, аптекарей хорошо знает, он ведь с незапамятных времен продает им травы. Времена переменились, но аптекари остались такими же. И когда едешь в город, то наперед знаешь: если не сторгуешься с первым аптекарем, так ни одна аптека в городе трав у тебя не купит. Куда ни сунься, везде уже знают, что ты был у такого-то, что ты его поставщик, и тебе говорят: иди к тому. В лучшем случае дадут столько же, сколько предлагал первый.

— Так куда же мне советуешь ехать?

— По-моему, лучше всего в Эму.

— Там я не бывал. Далеко это?

— Водой восемьдесят ли да потом еще сушей вдвое. Поедешь на моей лодке до Ханьшоу, туда день пути. Оттуда арбой еще два дня. Хорошо, что погода стоит холодная, мясо не испортится, а Эму — город большой, и там есть новый аптекарь, вполне порядочный человек.

— Так я пойду приведу лодку в порядок, — сказал Виктор. — Она течет. Надо ее законопатить и осмолить.

Ашихэ вызвалась ему помочь. Решили до обеда поработать еще здесь всем вместе, а потом старики останутся при тиграх, а Виктор и Ашихэ займутся лодкой.

— А ведь у нас мог быть еще и третий тигр. Если бы вместо Алсуфу вышел на него Вэй-ту, не правда ли, Люй Цинь, был бы у нас третий тигр?

— Нет. Вэй-ту не стал бы в него стрелять. Я стоял неподалеку, видел, как было дело. Малый тигр вернулся. Он кружил вокруг поляны, боялся выйти — здесь стреляли и пахло еще людьми и собаками. Но не уходил. Он был верный сын, этот тигренок, не мог уйти от матери. Все осматривался, нюхал, нюхал, но ветер дул в мою сторону, так что он меня не почуял и подбежал к старой тигрице. Ох, Ю, видел бы ты, как он просил, чтобы она взглянула на него, чтобы ушла с ним! Но она уже ничего не чувствовала, безглазая, недвижимая. Понимаешь, мать, самая мудрая и самая близкая, стала вдруг совсем чужая ему, другая какая-то! Страшно это было, Ю! Нет, нельзя стрелять в тигра, когда он плачет, как человек.

— Алсуфу же стрелял!

— Видишь ли, он боялся тигра и, верно, хотел показать себя настоящим охотником. А Вэй-ту… Нет, этот ни за что бы не выстрелил, и у нас не было бы третьего тигра.

— Теперь и я так думаю.

— Еще скажу тебе, Ю: хоть этот тигренок изранил моего Звездочку и растерзал твою Люйпу, надо ему отдать справедливость — он молодчина!

— Верно говоришь. Храбрый тигренок.

Из него вырастет настоящий Ван. Полосы у него на голове уже темнеют. Через год-два, вот увидишь, будет на нем знак богов, знаки «да» и «ван».

— Не повезло ему.

— Да. Лишился матери, сестры и остался один в чужой стороне — ведь он с гор, этот тигренок, никогда не бывал у нас в лесах. Теперь бродит он по тайге и не знает, каково это — пробираться через лесное море!

Слова Люй Циня были красочны, а в голосе столько теплоты, что Виктор и Ашихэ перестали на миг работать ножами, задумавшись о тигренке, который остался сиротой в чужих краях.

— А у тебя на родине, Вэй-ту, водятся тигры?

— Я не знаю своей родины, Ашихэ…

ПТИЦЫ ЛЕТЯТ НА ЮГ

Лодка была готова, ее можно было спустить на воду, но Виктор и Ашихэ все еще возились с нею; он накладывал последнюю заплату, она орудовала лопаткой. Им не хотелось возвращаться к старикам — очень уж интересный шел у них разговор. Сейчас Ашихэ рассказывала, как ее взяла к себе красивая Ин, та, что жила у поляка.

— У какого поляка?

— У доктора Ценгло.

— Ценгло? Толстяк такой с длинной черной бородой?

— Да, да. Веселый он был и смеялся громко, басом. А меня звал так: «А ну-ка, иди сюда, девушка «Три даня». Это потому, что Го увел меня из дому за три даня проса.