Лесное море

— И не только целебные. У меня с германскими экономическими сферами тесный контакт, и я узнал, что везде, где добывается уран, сейчас необычайно форсируется эта работа. Цены на него стремительно растут. Это знаменательно. И то, что найдены богатые залежи урана в Маое-пане, весьма своевременно и нам на руку.

— Кому именно на руку? Впрочем, оставим это пока. Значит, вы хотите заняться добычей урановой руды?

— Не только, Наше предприятие будет давать два продукта: уран и тяжелую воду.

Доктор потер лоб, словно соображая, что это за «тяжелая вода» и при чем она тут.

— Дейтерий, D₂O, — напомнил ему Квапишевич. — Дороже золота. Тяжелую воду изготовляют только на заводах Нильса в Норвегии, а заводы эти сейчас захвачены немцами. Производство очень дорогое и трудное — я в этом хорошо разбираюсь, так как по образованию физик. И надо же такой случай, чтобы мы оказались обладателями одного очень важного открытия, имеющего в какой-то степени и научное значение…

«Алсуфьев!» — подумал Виктор, и с этой минуты ему стало еще труднее притворяться, что он не понимает по-польски и не прислушивается к разговору за столом. К счастью, и его соседку заразило возбуждение, царившее на другом конце стола. Она поняла, что там решаются важные вопросы, и, нагнувшись к Виктору, маскируя напряжение беззаботной улыбкой тихонько делилась с ним своим беспокойством:

— Если бы понять, о чем они там толкуют, во что его хотят втянуть! Посмотрите, Иван Кузьмич, на Квацишевича — ишь-, мелким бесом рассыпается. Да, настоящий мелкий бес, которому ужасно хочется стать бесом высшего ранга!

Виктор ей поддакивал, и теперь уже казалось вполне естественным, что и он поглядывает издали на этих поляков, пытается понять их язык, чтобы поделиться впечатлениями с молодой соседкой, которая очень боится, как бы доктор не впутался в опасное дело, — ведь он ни в чем меры не знает.

«Значит, Алсуфьев попал к ним в лапы, — думал между тем Виктор. — И вот они торгуют его идеей, основывают компанию на паях».

— Идея гениальная! Реализация ее потребует небывало крупных вкладов, но мы вернем все с лихвой. Тяжелую воду сможем производить в десять раз быстрее, чем это делают теперь, и продавать в пять раз дешевле.

— Погодите. Значит, процесс производства сократится в десять раз, а стоимость…

— Снизится в пять раз.

— Так что, если я вас правильно понял, предприятие будет приносить пятьсот процентов прибыли?

— Приблизительно так.

— Ну, теперь я понимаю, что это может заинтересовать Мицуи. Но чем объяснить такое внезапное повышение цен на уран, на тяжелую воду? С какой целью, для чего? Вы не знаете?

— Не знаю, — сухо отрезал Квапишевич.

Доктор пожал плечами, словно хотел сказать: что ж, нет так нет.

— Ты бы нам сыграла, дорогая! — попросил он Мусю, давая этим понять, что не намерен больше говорить о делах.

Квапишевич, чтобы его умилостивить, принялся объяснять:

— Мне известно, что в нескольких странах одновременно, а главное — в Германии, намечается перелом в технике, революция в производстве, связанном с ураном и тяжелой водой. Точнее узнать об этом невозможно, все держится в строжайшем секрете. Но о важности этих перемен можно судить хотя бы по тому, что одной из целей оккупации Норвегии было желание немцев овладеть заводами Нильса.

— Спасибо, это и мне кажется достаточно убедительным. Если чьи-то заводы во время войны служат такой приманкой, что германская армия готова пробиваться к ним через три страны… Господа, мы не дети. Эта тяжелая вода с ураном пахнет очень страшно — смертоносными газами или лучами. И я к такому делу руки не приложу… Мне хочется послушать Баха, дорогая, что-нибудь из его ранних чудесных вещей.

Последнее относилось к Мусе, разбиравшей ноты у рояля.

Виктор зажег свечи в ажурных бронзовых подсвечниках и стал около Муси.

— Когда надо будет перевернуть страницу, вы мне сделайте знак.

Она поблагодарила его кивком головы. В этом кивке было столько очаровательной простоты, что Виктор на минуту перестал следить за разговором и невольно засмотрелся на красивый профиль Муси. «Сумел выбрать, старый повеса!»

Муся играла незнакомую Виктору пьесу. Он не мог даже решить, хорошо ли она играет. Ему до сих пор редко приходилось слушать музыку, и она действовала на него непосредственно и сильно. Не думая, не анализируя своих чувств, он бессознательно отдавался весь доброй, теплой волне звуков, они волновали, как природа и пение птиц, они пьянили, и в их безмерности находил он все, что познал уже душой, — боль и радость, всю свою тоску и порывы.

А за столом «торгово-промышленные круги» все еще наседали на доктора. Но тот, судя по его позе и жестам, непоколебимо стоял на своем. Коропка больше не принимал участия в разговоре. Отвернувшись от стола, он смотрел на Мусю за роялем. Она подозвала его.

Он подошел нетвердыми шагами и, придвинув себе стул, сел за ее спиной. Не переставая играть, Муся спросила:

— Чего они от него хотят?