Лесной бродяга. Т. 2

– Прежде всего я должен объявить вам, что я держал на своих руках этого ребенка, я смотрел на него и вглядывался в его черты вовсе не одно мгновение, как вы полагаете, сеньор Диас, да еще в темную, туманную ночь. Нет, с того момента, когда я спас его от неминуемой смерти, этот ребенок более двух лет жил при мне на том самом судне, где я служил и куда я привез его в ту памятную ночь! Черты родного сына не могут лучше запечатлеться в сердце и в памяти его родного отца, чем черты этого ребенка запечатлелись навсегда в моей памяти: я и теперь, как сейчас, вижу его перед собой. А вы спрашиваете, как я мог его узнать! Когда вы бродите в саванне без дорог и тропинок, то не определяете ли свое направление по руслу ручья, по виду листвы, по своеобразному искривлению стволов, по расположению мхов на этих стволах, наконец, по звездам небесным, не так ли? И когда вы опять проходите по той же местности в другое время года, год, два, десять, даже двадцать лет спустя, если даже за это время дожди помогли широко разлиться ручейку или же солнце высушило его почти до дна, если деревья и кусты, которые вы видели в пышной листве, и поредели, и опали, и стволы их заметно увеличились в объеме, если и мхи густо разрослись, – неужели вы все-таки не узнаете знакомого места, не узнаете ни ручья, ни тех деревьев, ни тех мхов?

– Конечно! – отвечал Диас. – Всякий, кто жил в пустыне, никогда не ошибется в этом, но…

Канадец продолжал, прервав авантюриста:

– Ну а когда вы случайно встречаете в саванне незнакомца, который обменивается с вами условленным заранее криком птицы или криком какого-нибудь животного, словом, звуком, по которому вы и ваши друзья узнаете друг друга, не говорите ли вы себе: «Этот человек из наших»?!

– Да, конечно!

– Вот так и я узнал этого ребенка в этом уже совершенно сложившемся мужчине, как узнали бы и вы прежний кустик в разросшемся дереве и прежний журчащий ручеек в могучем ревущем потоке. Я узнал его по фразе, которую я успел сказать ему перед трагической разлукой и которую он не забыл в течение целых двадцати лет!

– Так-то так! – заметил нерешительно Диас, видимо еще не вполне поверивший Красному Карабину, хотя честное и открытое лицо охотника невольно внушало доверие. – А все-таки… Вы ведь также узнали, – вдруг обратился он к Хосе, – в приемном сыне гамбусино Арельяно сына графини де Медиана?

– Да, – твердо отвечал тот, – надо было никогда не видеть в своей жизни графини, чтобы не признать его за сына этой женщины. Впрочем, пусть герцог д’Армада скажет нам, что мы лжем: кому же, как не ему, судить об этом!

Но дон Антонио был слишком горд, чтобы так явно лгать, и потому не мог отрицать истины, не уронив своего достоинства в глазах обвинителей.

– Это правда, – проговорил он, – Фабиан мой племянник, я не могу этого отрицать!

Диас молча склонил голову и вернулся на прежнее место.

– Вы слышали, – произнес Фабиан, – я – сын графини де Медиана, убитой этим человеком; следовательно, мне принадлежит право отомстить за нее. А как гласит об этом закон пустыни?

– «Око за око»! – начал Красный Карабин.

– «Зуб за зуб»! – добавил Хосе.

– И «кровь за кровь»! – довершил Фабиан. – «Смерть за смерть»!

С этими словами он поднялся со своего места и, обращаясь к дону Антонио, медленно отчеканивая каждое слово, продолжал:

– Вы пролили кровь и причинили смерть. С вами поступят точно так же! Такова воля Бога!

Затем Фабиан достал из ножен свой кинжал; в этот момент солнце заливало своими утренними лучами пустыню и все окружающие предметы, бросавшие от себя длинную тень. Ярким лучом сверкнуло в руке молодого де Медиана обнаженное лезвие кинжала, перед тем как он вонзил его в почву. Тень от кинжала значительно превышала настоящую его длину.

– Само солнце, – воскликнул молодой человек, – измерит, сколько времени еще остается вам жить! Когда тень от этого кинжала исчезнет, вы предстанете перед Верховным судьей, а мать моя будет отомщена!

Мертвая тишина воцарилась после последних слов Фабиана, который под гнетом самых тягостных мыслей и впечатлений опустился на каменную плиту и, низко склонив голову, замолчал.

Красный Карабин и Хосе продолжали сидеть на своих прежних местах; все, и судья и приговоренный, оставались совершенно неподвижны. Теперь Диас понял, что все кончено; он не хотел присутствовать при исполнении приговора, это было свыше его сил. Честный искатель приключений подошел к дону Антонио и, склонив перед ним колено, взял его руку и запечатлел на ней долгий, почтительный поцелуй.

– Я буду молиться о спасении вашей души! – сказал он вполголоса, а затем, помолчав немного, добавил: – Сеньор герцог д’Армада, разрешаете вы меня от клятвы, которую я принес вам?

– Да, – сказал твердым голосом дон Антонио, – идите, и да благословит вас Бог за вашу преданность и честность!