Лесной бродяга. Т. 2

Несмотря на столь высокомерное заявление, дон Антонио невольно подумал о том, как велика дистанция между ставшим его судьей юношей и тем малышом, который двадцать два года назад плакал в кроватке спальни замка Эланчови. Неоперившийся птенец стал могучим орлом и держал его теперь в своих когтях.

Взоры обоих представителей рода де Медиана скрестились, подобно боевым клинкам, и стоявший в стороне Педро Диас с удивлением и все возрастающим уважением поглядывал на приемного сына Маркоса Арельяно, престиж которого вырастал буквально у него на глазах. Дерзкий искатель приключений с нетерпением ждал развязки разыгравшейся перед ним драмы.

Фабиан был от природы горд не менее, чем дон Антонио.

– Пусть будет так, – кивнул он. – Вам также следует знать, что право сильного в пустыне далеко не пустой звук.

– Вы правы, – согласился дон Антонио. Несмотря на внешнее спокойствие, он внутренне содрогался от гнева и горя. – Поэтому-то я и скажу вам откровенно: я знаю о вас гораздо более того, что некий злой дух возвратил вас к жизни, чтобы вы встали неодолимой преградой на пути к моей цели! Вы, вы…

Бешеная ненависть захлестнула испанца, помешав ему продолжать.

Гордый отпрыск древнего рода побледнел, но молча проглотил обиду, нанесенную ему убийцей его матери.

– Итак, вам нечего больше сказать? Вы предпочитаете видеть меня тем, кем я кажусь вам сейчас?

– Возможно, вы еще и убийца, – презрительно усмехнулся дон Антонио и отвернулся от Фабиана, показывая всем своим видом, что не желает иметь с ним дела.

В продолжение разговора близких родственников Розбуа и Хосе стояли чуть поодаль.

– Подойди, пожалуйста, Хосе, – обратился Фабиан к бывшему микелету, усилием воли заставляя себя сохранять спокойствие. – Объясни испанскому гранду, кто я!

Если дон Антонио и сомневался еще относительно замыслов тех, в чьих руках он оказался, то его сомнения рассеялись при одном виде мрачного и решительного выражения лица подошедшего Хосе. Оно породило в душе старшего де Медиана недоброе предчувствие. Он вздрогнул, но не опустил взора, встретив исполненный откровенной ненависти взгляд соотечественника с непоколебимым спокойствием и истинно испанской надменностью.

Хосе усмехнулся:

– Стоило ли вам, граф, посылать меня на галеры в Сеуту, чтобы в конце концов встретиться здесь, за тысячи миль от Средиземного моря, со мной и родным племянником, мать которого вы убили или приказали убить со зверской жестокостью! Не ведаю, угодно ли будет графу Фабиану де Медиана даровать вам прощение, но лично я, – он ударил прикладом винтовки о землю, – я поклялся на кресте не давать вам пощады.

Фабиан укоризненно взглянул на Хосе и, повернувшись к дяде, твердо сказал:

– Граф, вы стоите здесь не перед убийцами, а перед судьями, и смею вас заверить, что Хосе этого не забудет!

– Перед судьями? – презрительно переспросил дон Антонио. – Не много ли на себя берете, сеньоры? Право судить меня я признаю только за испанским королем и собранием грандов, а не за каким-то беглым каторжником или нищим, присвоившим себе не принадлежащий ему титул. Здесь нет ни одного де Медиана, кроме меня, и потому судите сколько вам угодно, я не намерен вам отвечать.

– Тем не менее я буду вашим судьей, – спокойно проговорил Фабиан, – и судьей беспристрастным и нелицеприятным, ибо я беру Господа Бога в свидетели, что с этого момента в моем сердце нет ни вражды, ни ненависти к вам.

В тоне и в голосе, какими были сказаны эти слова, слышалось столько прямодушия и искренности, что лицо де Медиана неожиданно утратило свое прежнее выражение мрачного недоверия. Луч надежды мелькнул в его глазах, и герцог вдруг вспомнил, что он стоит перед лицом своего наследника, которого даже оплакивал однажды. Поэтому он теперь менее резко спросил, обращаясь к нему:

– В чем же обвиняют меня?

– Это вы сейчас узнаете! – последовал ответ Фабиана.

Глава XIV. Суд линча

На необозримых просторах Америки почти повсеместно действует жестокий суд, суд Линча; страшен он не тем единственным принципом, который гласит: «Око за око, зуб за зуб и кровь за кровь», а, главным образом, тем, что те, кто применяет его на других, присваивают себе право, не принадлежащее им, и потерпевшая сторона провозглашает себя судьей в своем же деле, то есть является одновременно и обвинителем и судьей, затем сама же приводит в исполнение произнесенный ею приговор. Таков суд Линча!

В беспредельных пустынях Америки суд этот беспощадно применяется всеми: белыми против белых и негров, индейцами против белых и белыми против индейцев.

Цивилизованные страны изменили до некоторой степени форму применения этого ужасного закона, удержав его только для уголовных преступлений; но дикое население пустыни все еще продолжает применять без каких-либо ограничений. Пред таким-то судом и пришлось предстать дону Антонио де Медиана.