Лесной бродяга. Т. 2

Уже пучок зажженной травы воспламенил несколько сухих веток дерева, служившего столбом казни; уже нанесенный апачами хворост превратился в груду раскаленных углей, и, таким образом, приготовления к казни окончились, а между тем на горизонте было все то же молчание, все та же неподвижность, за исключением каравайки, стрелой летавшей над лугами, да отдаленного стука бобров.

– Пора, я думаю! – сказал метис вождю.

– Мои воины ждут лишь пленника! – отвечал Черная Птица.

– Будет сделано согласно желанию моего брата!

Метис приказал опять спустить пирогу в воду и привезти пленника и его караульных.

– Ну наконец-то! – обрадовался Кровавая Рука, поднимаясь над кустом, из-за которого он наблюдал за приготовлениями к страшному зрелищу. – Мне ужасно надоела роль сторожевой собаки!

Пират откровенно зевнул, потягиваясь всем своим сухопарым телом, потом наклонился к пленнику:

– Ты, малый, вероятно, тоже устал от всех этих проволочек, чтобы их черти взяли!

Через мгновение над кустами показалась фигура Фабиана, поддерживаемая сильными руками старого пирата.

– Держись лучше… Вот так, – говорил неумолимый старик, пока пленник, у которого все члены онемели от стягивавших их ремней, употреблял все усилия, чтобы не потерять равновесия и держаться прямо, как подобало воину, желающему спокойно встретить последнюю минуту. – Теперь, – продолжал пират, – если ты хочешь попеть для развлечения, то воля твоя!

Бледное лицо Фабиана, на котором даже приближение мучительной смерти не вызвало выражения страха, показалось лишь на одну секунду. Покачнувшись на будто одеревеневших, затекших ногах, не имея возможности пошевелить связанными руками, он осел назад и рухнул за кусты.

– Развяжи мне руки, – сказал он твердым голосом. – Неужели боишься?

– Ну ладно! Куда ни шло! Все равно тебя сейчас всего окорнают!

Старый пират перерезал узел ремней, стягивавших руки пленника, и Фабиан смог встать и держаться прямо.

По-видимому, его еще не покинула последняя надежда на спасение или, вернее, последняя мысль о своей любви, так как, взглянув на горизонт, по-прежнему молчаливый, он устремил взгляд на противоположный берег, откуда недавно донесся отчаянный женский крик.

Однако густая высокая трава скрывала от него трех пленников, из которых двое, сенатор и асиендеро, спрашивали друг друга с дрожью, какому несчастному белому уготована казнь.

Но вот пирога спущена на воду, два индейца уже взялись за весла. Внезапно со стороны Бобрового пруда раздался чей-то громовой голос и эхом раскатился вдали.

Апачи вздрогнули, а Фабиан инстинктивно почувствовал, что то был голос друга. Не успело еще замереть эхо, как новый крик, несравненно громче первого, вырвался из могучих легких лесного бродяги, которому вторил голос бывшего микелета. Оба друга только что выкрикнули имя Фабиана как преграду между ним и смертью, которая ему угрожала, и Фабиан не колеблясь отвечал им.

– Собака! – взревел Кровавая Рука, замахиваясь на пленника ножом, но Фабиан увернулся и схватил старого пирата за руку. Завязалась короткая борьба между пленником и его свирепым стражем, исход которой не представлял сомнения, благодаря необычайной силе американца. Между тем крики канадца, испанца и Сверкающего Луча, раздавшиеся с трех противоположных сторон, слились с диким воем краснокожих. И среди этого выделялся яростный лай дога, походившего на рассвирепевшего ягуара.

Стараясь отклонить направленный в его грудь нож разбойника, молодой человек, еще слабо державшийся на ногах, опутанных ремнями, споткнулся и упал. Падение и спасло ему жизнь в тот миг.

Среди возраставшего шума, оглашавшего еще недавно столь спокойную равнину, старый пират вдруг вспомнил, что жизнь пленника принадлежит Черной Птице. Оставив пока Фабиана, Кровавая Рука напрягал всю силу зрения, стараясь разглядеть угрожавших им врагов. Перед его глазами развертывался густой ковер желтоватой зелени, мешавшей ему видеть, что делалось впереди.

Все, что он смог заметить, это пятерых конных индейцев, головы которых выставлялись из высокой травы. Около них и дальше трава колыхалась, как будто там бежало стадо буйволов. В то же время сзади апачей раздалось справа и слева пять выстрелов, положивших пятерых из них.

Тогда перед глазами старого бандита открылась на другом берегу реки картина панического смятения. Схватив карабин и изрыгая дикие проклятия, бандит тщетно искал, в кого бы нацелиться: густая трава по-прежнему скрывала от него неприятелей.

Несколько апачей, видя, что они не успевают добежать до своих лошадей, прыгнули в пирогу и, не обращая внимания на крики Кровавой Руки и проклятия метиса, изо всех сил стали грести к противоположному берегу.

Большинство апачей, однако, успело вскочить на коней и теперь поспешно гнало их в реку, так как сзади них, на равнине, начинали уже подниматься густые клубы дыма, сквозь которые блестели длинные языки пламени, жадно пожиравшего высокую сухую траву. Ужас охватил индейцев скорее, чем пожар распространился по равнине. Те из них, которые остались без лошадей, бросались вплавь.