Лесной бродяга. Т. 2

Его друзья тоже молчали: и тот и другой сознавали, какое несчастье поразило их всех. Попытаться вернуть себе оружие, которое, благодаря удару в него двух пуль, могло быть совершенно попорчено, было безрассудством, способным привести к самым плачевным последствиям: это значило быть разом окруженным неприятелем, численность которого была совершенно не известна охотникам. Мало того, это значило фактически отдаться живыми в руки индейцев, тогда как здесь, на вершине пирамиды, у них оставался все же лучший сравнительно исход, чем плен и мучительная смерть от рук индейцев: мгновенная гибель на дне бездны.

– Я понимаю тебя, Розбуа, – воскликнул Хосе, поймав взгляд канадца, устремленный на блестящую поверхность воды, исчезавшей в темной бездне. – Но, черт возьми! Мы еще не дошли до этого! Ты – лучший стрелок, чем я, и моя винтовка найдет себе лучшее применение в твоих руках!

С этими словами Хосе передвинул по земле свое оружие к Красному Карабину.

– Пока у нас троих останется хоть одно ружье, оно будет вашим, отец! – добавил Фабиан.

– Нет, нет, благодарю вас, друзья мои, я отклоняю ваше предложение, – проговорил канадец, – так как, видимо, несчастье преследует меня! – И он отодвинул от себя винтовку испанца, придвинув ее обратно. – Но, благодарение Богу, – продолжал старый лесной бродяга, в душе которого мгновенное уныние и пришибленность мало-помалу уступали место одному из тех приступов гнева, какие порой находили на гиганта, – у меня есть еще мой нож, которым я могу пропороть брюхо каждому, кто посмеет сунуться сюда! Да и руки достаточно еще сильны, чтобы задушить врага или разбить ему череп о скалы!

Но Хосе не брал своей винтовки.

– Ну что же, ты, ублюдок метис, и ты, отребье белой расы, и вы, бродячие краснокожие шакалы, осмелитесь ли вы выйти из своей берлоги и показаться мне? – воскликнул канадец, уступая порыву овладевшего им бешенства и обращаясь одновременно и к Кровавой Руке, и к Смешанной Крови, и ко всем их союзникам. – Нас только двое здесь, ибо что представляет из себя охотник без оружия…

Могучий удар грома заглушил голос Красного Карабина, но, очевидно, его вызов был услышан неприятелями. Другой индеец, следуя почти тем же путем, как и первый, пробрался к зеленой изгороди Золотой долины, но только он так тщательно скрывался, что видны были лишь лоб и глаза да красные тесемки, украшавшие его прическу.

– Вот он, паршивый метис! – воскликнул Хосе и, не сводя глаз с отличительных примет, по которым, действительно, можно было узнать сына Кровавой Руки, стал нашаривать свое ружье.

Но Розбуа опередил испанца: движимый чувством клокотавшей в его груди ненависти, подобно раскаленной лаве вулкана, и чувствуя, что наступила минута блистательно отомстить проклятому полукровке, жизнь которого, как ему казалось, была теперь в его руках, канадец, не долго думая, схватил винтовку Хосе и нацелился в своего врага.

Занимая то же самое положение, как и индеец, незнакомец не старался изменить его и уйти подальше или отойти в сторону, и Красный Карабин, чтобы попасть в него, был принужден стрелять точно так же, как в первый раз. Убитый наповал неприятель упал по ту сторону изгороди, но и на этот раз два одновременных выстрела слились с выстрелом Красного Карабина.

– Проклятье! – вскрикнул он голосом, полным отчаяния и раскатившимся точно гром, и, вскочив на ноги, с яростью бросил в сторону убитого врага отныне уже бесполезное ложе ружья, оставшееся у него в руках. Такова была сила колосса, что стволы отделились от ложа и были снесены вторичным двойным выстрелом, а ложе и приклад остались у него в руке.

– Пусть черти возьмут твою душу при жизни, гнусный ублюдок! – выкрикнул канадец, потрясая кулаком.

Раскатистый хохот раздался со стороны скал, и невредимый метис показался над грудой из буйволовых шкур с распущенными и развевающимися по ветру волосами, с лицом, дышащим злорадством; показался и спустя мгновение исчез.

Индеец, только что покончивший свои расчеты с жизнью, прибегнул к ловкой хитрости, чтобы возбудить в большей мере ненависть охотников: он заимствовал головной убор метиса, и обман этот вполне удался.

– Орел Снежных Гор – настоящая сова при дневном свете: глаза его не умеют отличить лица вождя от лица простого воина! – насмешливо прокричал Эль-Метисо уже из-за прикрытия.

– Это – роковой для нас человек, Хосе! Отныне между нами война не на жизнь, а на смерть! – воскликнул Розбуа. – И как ни беспредельны эти прерии, они уже не в состоянии вместить нас обоих, двоим нам в мире тесно!

Отодвинувшись на прежнее место, канадец помолчал, горестно качая головой, и пробормотал сквозь зубы:

– Горе тому, изрек Господь, кто в Моих руках сделается бичом гнева Моего и жезлом справедливости Моей! Друзья, Всевышний, избравший нас орудием Своей кары, сломил орудие, служившее для этой цели, сломил силу в наших руках! На все Божья воля.

– Я и сам начинаю так думать, – откликнулся испанец. – Однако клянусь памятью моей матушки, если Господь сохранит мне жизнь, я еще послужу десницей Его гнева и воткну кинжал по самую рукоять в сердце этого подонка!