Входная дверь, внезапно предоставленная самой себе, громко хлопнула, дядя высвободился из объятий и, не говоря ни слова, заспешил в сторону восточного крыла. Ленора осталась стоять, глядя ему вслед. Свет в вестибюле как-то разом померк, как только дядя скрылся из виду.
Будет ли у неё когда-нибудь снова семья?
Ему оказалось недостаточно леса. Ему захотелось чего-то нового, кого-нибудь извне. В нём проснулась жажда, и временами столь нестерпимая, что ему казалось, она поглотит его самого.
Нужны были только терпение и время. Пусть терпения ему не хватало, зато времени было предостаточно. И два столетия, почти два, он уже прождал. А больше и не требовалось – это он чувствовал. Чувствовал по тому, как успели согнуться пальцы, как растянулся отвердевший позвоночник, по тому, как снова начало стучать сердце, пусть и без всякого ритма.
Почти готово. Скоро, скоро обретёт он опять плоть и кровь.
Недостаёт только ещё одного.
22 апреля 1947 г.
«Городок ничуть не изменился: шум, своенравие, пересуды. Не надо было мне ехать. Но Ленора… Она нуждалась во мне. У меня всегда плохо получалось улавливать такие вещи, но тут я сразу понял. Может, это из-за той глубокой боли, которую мы с ней разделяем. А может, я просто не хочу повторить с ней ту же ошибку, какую сделал с Бобби, поэтому стал более чутким в этом плане.
В кафе этом не был с тех пор, как погибли Эдит и Мэри. Тяжело было входить в знакомый зал, заказывать – точно так же, как раньше, с ними. Ещё тяжелее – сидеть за столиком и есть тот же самый сандвич, какой я всегда брал, когда мы туда приходили. С Ленорой было немного полегче, почти ничего, она казалась на этот раз едва не счастливой. А потом она принялась раскапывать прошлое. Главное, произнесла ровно ту же фразу, что мой Бобби: „Мне никто ничего не хочет рассказывать“. И они оба правы. Я всегда колебался в вопросах посвящения детей в детали суровой правды жизни. Это мой пробел, который я так до сих пор и не заполнил.
Деталей той трагедии, например, Бобби так и не узнал. И реальную опасность леса он тоже не представлял.
Когда-нибудь придётся Леноре рассказать. Рассказать столько всего. Но пока что я должен сконцентрироваться на работе. Надо перестать отвлекаться и закончить уже то, что от меня требуется. Я должен отстоять память о сыне, разорвать путы леса, в которые попали наши жизни, и вернуть Замковому поместью хоть малую толику его былого величия.
Боюсь, время у меня на исходе.
Так что пора спрятать горе и зачумлённых им, запереть понадёжнее и не дать духу из леса до него добраться.
Впереди ещё уйма работы».
В лес
33