Лесной князь

— Глупости говоришь, Ванюша. Ты что, думаешь, она тебя одного отвергла? Так знай, я тоже сватался к ней. Так и меня она тоже знать не захотела. Вот так. Видимо Левашов ей более люб, чем мы с тобой.

— Вы сватались к Катюше, дядя? Вы?! — произнес, опешив Иван, и уставился на дядю не понимающим взором. — Да Вы же старше ее на тридцать лет!

— И что ж? Разве я не могу влюбиться? — обиженно заметил старший Воронцов.

— Нет, не можете! — выпалил Иван вдруг зло. — Вы же знали из ее письма, что я люб ей, и что же? Теперь мне понятно, почему Вы сожгли ее письма, да и теперь пытаетесь отговорить меня от нее. Вы просто хотите ее для себя! Вот в чем компот! Но это подло, дядя!

— Что ты говоришь Ванюша? — напряженно заявил Михаил Илларионович. — Ты пойми…

— Неужели Вам всем нисколько не жаль ее? — перебил в исступлении Иван. — Ее дядя подкладывает ее под мужиков в угоду себе. Ее жених видимо тоже как то мучает ее, ибо, когда она говорит о нем, в ее глазах отражается мука. А Вы старый неприглядный вельможа пытаетесь тоже урвать свое, и заполучить ее к себе в усладу! Господи, как все безумно и мерзко. Да она еще совсем дитя, а Вам уж полста лет!

— Ты тоже думал, что она дитя, когда баловался с ней в лесу? — хмуро заметил Михаил Илларионович, бледнея.

— Вы говорите, как ревнивец дядя, — колко ответил Иван и проникновенно добавил. — Я всегда оберегал ее и пытался завоевать ее любовь. Но теперь я понимаю, кто разрушил все. Вы! Своей ревностью и желанием устроить мою жизнь по-своему разбили мое сердце. Ибо узнай я, что она неравнодушна ко мне, я бы не допустил ни ее помолвки с Левашовым, ни уж тем более ее венчания теперь! Да и я не лучше Вас, тоже хотел отомстить ей.

— Говорю тебе как отец, позабудь об этой Пашковой. Что тебе проку? Пусть она выходит замуж за Левашова. Ибо наверняка не любит тебя. Да наплюй на то! Тебе же и лучше, ведь сама императрица влюблена в тебя! Ты пойми, какая это удача!

Иван долго пронзительно смотрел на дядю и понимал, что говорить с ним бесполезно. Оттого он поспешил на улицу, где его дожидались гвардейцы.

В голове Воронцова вихрем кружились мысли о том, что теперь он узнал. Все фразы дяди складывались молодым человеком в некую картину, и прошедшие поступки Катюши стали восприниматься молодым человеком по-другому. И уже через миг его любящее сердце полностью оправдало девушку. Лишь одна заноза терзала теперь душу Ивана, это то, что Катюша все же решилась на венчание с Левашовым, и Иван боялся самого страшного, что девушка могла полюбить Илью Дмитриевича. Однако какое-то внутреннее чувство твердило Ивану, что Катюша совсем не может любить Илью Дмитриевича. Ведь ни на помолвке, ни позже на маскараде, Иван не замечал в глазах девушки, когда она смотрела на Левашова, той трепетной страстной нежности, с которой она постоянно взирала на него Ивана. И молодой человек ощущал, что этот брак, скорее всего, заключался не по воле Катюши, ведь она сама говорила, что жених никогда не прикасался к ней. Если бы она любила, то наверняка бы между ней и Ильей что-то было бы. Ведь Воронцов прекрасно знал, как страстна и жадна до интимных ласк девушка, и вряд ли бы она смогла устоять перед Левашовым если бы, жених действительно был по сердцу ей. Ведь ему Ивану, она отдавалась всегда по своей воле. И даже в последнее свидание она так страстно и неистово целовала его Ивана, словно не было никакого Левашова. Эти факты и воспоминания, слившись воедино, навели Воронцова на мысль о том, что ее дядя, Петр Иванович, как то причастен к этому скоропалительному венчанию. Возможно, Нелидов заставил Катюшу пойти на это, ведь смог же он заставить девушку приехать к нему во дворец для исполнения интимных желаний Ивана. В голове Воронцова возникла дикая мысль о том, что если теперь он арестует Нелидова, и затем начистоту поговорит с Катюшей, то возможно и выясниться, что она до сих пор любит его Ивана, и лишь по приказу дяди идет теперь под венец с Левашовым.

Он вышел на улицу без четверти восемь. Уже расцвело, и оранжевое солнце поднималось над горизонтом. Гвардейцы ждали его на улице и, завидев графа, отдали ему честь. Конюх, подвел к Ивану оседланного жеребца, караковой масти, с черным окрасом крупа и коричневыми подпалинами на морде. Воронцов умело вскочил седло. Он поскакал впереди двух всадников и служебной черной кареты. Гвардейцы следовали за ним на гнедых лошадях по шумным многолюдным улицам. Двое были верхами, а двое сидели на козлах кареты, на окнах которой были решетки. Прохожие шарахались, от этого черно-белого эскорта, понимая, что кирасиры направляются на арест. Женщины испуганно крестились, а мужчины, провожали черную карету с всадниками недовольными взглядами.

— Ирод! — воскликнула обессилено Дарья Гавриловна, и с ненавистью посмотрела на грузную фигуру мужа, который стоял над ней. — Господь отомстит Вам за мои мучения…

Ее голос был слаб, и она еле говорила.

— Замолчи! — процедил Нелидов и отошел от женщины, сидящей на полу. — Я итак опаздываю, а будешь пререкаться, отведаешь моего кулака.