Лесной князь

— Она приехала от Вас вся в слезах и сказала, что Вы более не любите ее и выгнали из дому.

— Да я хотел, чтобы она так думала! — воскликнул Иван в сердцах. — Но это только оттого, чтобы не показать ей свою слабость. Я так сильно любил ее в тот миг, что не смог до конца довести свой гадкий план и поэтому прогнал!

— Если бы Вы знали, сколько она плакала всю последнюю неделю, и не соглашалась выходить за Левашова. Она ползала на коленях перед моим мужем, но он был не преклонен. Ведь для него главное деньги, и из-за них он пойдет на любую подлость. Он начал морить меня голодом и сказал, что не даст мне есть, пока Катя не выйдет замуж. И бедная девочка поехала сегодня в церковь, как на эшафот. Но Вы можете остановить венчание!

— Сколько времени?! — воскликнул Воронцов. Он взглянул на часы, было три четверти девятого. — Венчание же в десять?

— В девять. Нелидов приказал перенести его на более раннее время, — траурно произнесла Дарья Гавриловна. Они оба побледнели, понимая, что таинство венчания идет не более трех четвертей часа.

Воронцов сорвался с места и побежал к двери. Нелидова закричала ему в след:

— Церковь Симеона и Анны, что на Хамовой дороге…

Воронцов гнал лошадь, не разбирая дороги. Горожане уже заполнили улицы, направляясь по своим каждодневным делам и безудержный всадник на темной лошади, возникающий внезапно у них на пути, многих пугал до смерти.

Минуя сады, расположенные по 6–7 линии Васильевского острова Иван промчался мимо церкви “Трех святителей”, а так же пепелища сгоревшего Андреевского собора. Едва не сбив с ног нескольких зазевавшихся торговок с Андреевского рынка, Иван галопом влетел на Исаакиевский мост. Далее резко повернув налево, так что конь встал на дыбы он поскакал вдоль набережной Невы. Еще издалека он услышал бой больших часов, расположенных на стройной колокольне Троицкой церкви, которые отсчитали девять раз. С каждым последующим ударом часов сердце Ивана сжималось все сильнее.

Перед его глазами стояло бледное личико Катюши, обрамленное распущенными темными волосами.

Достигнув, наконец, Невской перспективы Воронцов выскочил на мост, выкрашенный в зеленый цвет, перекинутый через реку Мья. Справа мимо его взора промелькнул Строгановский дворец, построенный по проекту Растрелли. Затем каменная церковь Рождества Пресвятой Богородицы. Иван гнал коня, и, чтобы не задавить прохожих, громко кричал:

— Дорогу!

Показался деревянный Рождественский мост. Переехав Глухую речку, Воронцов уже через несколько минут пересек Садовую улицу.

Мысли молодого человека были наполнены лишь одним образом Катюши, таким трогательным, прекрасным и родным. Как иногда в жизни нам не хватает пяти минут, от которых порой зависит наша судьба или наше будущее. И как пророй бесполезно мы тратим целые часы, не осознавая их значимости. Как это теперь яростно осознавал Иван.

Достигнув южной границы города, Воронцов, не пересекая Аничкова моста, свернул, оставив за спиной белый дворец, и помчался по набережной Фонтанки. Конь, взмыленный, дрожащий мчался из последних сил и едва не падал, на ухабистой пыльной дороге. Но молодой человек, казалось, не замечал этого и лишь с силой вонзал в бока коня каблуки сапог.

Церковь Симена и Анны находилась на пересечении Симеоновской и Хамовой улиц, на окраине Петербурга. Новая трехпредельная белокаменная с высокой колокольней церковь была возведена по приказу Анны Иоанновны в 1734 в стиле барокко в честь небесных покровителей императрицы. Золотисто белая постройка переливалась на солнце. Шпиль и купола были темными и имели чуть заостренные формы.

Катюша, поддерживаемая за талию Ильей Дмитриевичем, едва вышла из кареты как вновь почувствовала себя дурно. Всю дорогу до церкви она полулежала на подушках не в силах даже сесть прямо. Изматывающие переживания и отказ от еды в последние дни, сделали Катю немощной и болезненной. Утреннее солнце ослепило девушку, и она едва различала множественный люд, толпящийся на паперти и во дворе церкви. Все ожидали венчания. Девушка, смертельно бледная в голубом подвенечном платье, с фатою на голове, оступилась и едва не упала.

— Вам не хорошо? — спросил в который раз с тревогой Левашов.

— Да, — прошептала она бескровными губами.