Лесной колодец

Своего выездного мерина запрягла в плуг, не пожалела. Непривычный к работе, он выбивается из борозды, загнанно сопит, но тащит ходко; Анна едва поспевает за ним, навалившись на ручки плуга. Ее скуластое конопатое лицо покрыто росинками пота, телогрейку распахнула — некогда волосы замахнуть под платок. Началась страдная пора. Нелегко, да обнадежливо: все же перезимовали, дождались тепла.

Солнце, набрав полуденную высоту, пригревало по-летнему; над полем, над крышами изб струилось испарение, казалось, густо бродил сам воздух, напоенный запахом свежей пашни. По ней сыто разгуливали миролюбивой стаей вороны и грачи, а в теплой синеве поднебесья, захлебываясь, журчали жаворонки. Березняк по опушкам чуть тронуло зеленой дымкой: листья еще не расправились, лишь проклюнулись, и все краски обновляющейся природы были нежны, застенчивы.

Низко-низко над полем с ужасным грохотом пролетел зеленый самолет, так что оглушенные жаворонки попадали на землю и затаенно примолкли в бороздах. Хорошо было видно звезды на крыльях и самого летчика: очкастая его голова в шлеме повернулась набок, точно высматривал он кого-то. Марии показалось, что глядит на нее и улыбается, охватило неясное суеверное беспокойство. Было чему подивиться, потому что за всю войну ни один самолет не пролетал над Задорином. Испуганная Дарья Лузиха погрозила летчику кулаком, выругалась ему вслед.

— Напугал-то как, антихрист! Гляди того, упадет на голову!

Но летчик и не думал никого пугать, наоборот, он приветливо покачал крыльями. Ребятишки, помогавшие разбивать большие комья земли, гурьбой, с суматошными криками понеслись вслед за самолетом по пахоте. Бабы, словно пораженные необыкновенным видением, провожали его взглядами, заслонясь ладонями от солнца, пока он не истаял совсем в лазоревом небе за лесом. Не сразу заговорили:

— Экая страсть! Куда его нелегкая понесла через нашу деревню?

— Так низко летит, что, кажется, березы заденет. Я думала, садиться хочет на поле.

— Пуще трактора трещит.

— Забава ему, дураку, баб полошить! Чай ероплан — не игрушка.

— Мой Колька, ума-то нет, все твердит, летчиком буду. Вон впереди всех скачет как оглашенный.

— А чего это он крыльями-то махал? Может быть, кто из наших?

Стали думать-гадать, кто же из односельчан мог оказаться в авиации: вроде бы таких не было. Вопрос объяснился сам собой, когда вскоре по дороге проскакала чалая лошадь, запряженная в телегу (как только колеса не рассыпались?). Стоя в телеге и раскручивая над головой вожжи, какой-то парень несколько раз прокричал:

— Победа-а! Война кончилась! Ура-а!

Тут уж и вовсе растерянно все переглянулись, не зная, верить или нет взбалмошному парню, только ребятишки тотчас, как воробьи упорхнули вслед за быстрой подводой. Бабы возбужденно столпились в середине поля, каждая со своими надеждами, вспыхнувшими в эту минуту, казалось, ждали новой, более убедительной вести о конце войны. Ведь были готовы со дня на день услышать эти желанные слова, но все равно не сразу поверилось в них.

— Парень-то, может, баламут какой?

— Ну полно! Какие шутки! До нас любая новость не вдруг дойдет, в городах-то, наверно, с утра сегодня празднуют.

— Так что же мы стоим, дуры эдакие? — простодушно изумилась Клавдия Зотова.

— Что делать-то, Петровна?

Но и Анна знала не больше других. Вдруг, точно вспомнила, что она председатель, широко улыбнулась, кинула на пашню холщовые рукавицы и скомандовала:

— Отцепляйте плуги! Грех работать в такой день.

Поле моментально обезлюдело, остались споткнувшиеся на загонах плуги и бороны. Лошади налегке ходко направились к деревне, люди поспешали за ними; придя в себя после некоторого замешательства, все теперь говорили наперебой, и все, даже получившие похоронки еще в сорок первом, в этот счастливый момент надеялись на какой-то невероятно удачливый исход.

Мария распрягла Яшку и вприбежку пустилась домой. Свекра нашла в огороде, копал картофельную грядку.

— Папаша, война кончилась! Не слыхал разве? — взволнованно крикнула она.

— Не докладывали, — шутливо ответил Иван Матвеевич, — а то бы я давно пошабашил. Значит, одолели Гитлера. Ну и славно!

— Теперь Арсения, наверно, отпустят!

— Дай бы бог! — не очень уверенно ответил свекор. — Не зря мне приснилось, будто открываю поветь и вижу: в гумне у нас цыганский табор, палаток белых понаставлено, цыганки ходят по грядкам да дерут морковь в подолы. Ну, думаю, будет какое-то диво. До победы дожили!

Опершись на лопату, старик моргал глазами, в которых от какой-то болезни осела желтизна. Был он и характером и с виду смирный, похожий на святого Николая Угодника: лоб в ряби морщинок, легкие, как пух, волосы на висках, круглая борода. Вдруг призадумался, сказал, как бы рассуждая сам с собой:

— Когда последнее-то письмо было? Пожалуй, больше месяца… Долгонько.

— Теперь уж не письма, а самого надо ждать, — не поддаваясь сомнениям свекра, ответила Мария. — Пошли домой, мы сегодня кончили работу.