Лесной Охотник

Майкл стоял неподвижно, заставляя себя держать плечи расправленными. Взгляд разъяренного хозяина вечеринки ударил его, словно плетью. Он, казалось, уже готов был…

Но опасность миновала. Рука погрузилась во внутренний карман белого пиджака и, вынырнув, сжала кожаный бумажник, на котором показался белый конский волос, благодаря которому Майкл лишний раз убедился, что не ошибся, уловив запах лошади и седла.

— Я, — процедил мужчина сквозь зубы. — Аксель Риттенкретт, старший следователь, — бумажник открылся, чтобы показать квадратный латунный знак с немецким орлом и нацистской свастикой под словами «Geheime Staatspolizei» [Государственная секретная полиция]. — Но так как вы, похоже, не уделяете особого внимания надписям, майор, я скажу вам, что после вашего запроса я имею полное право посадить вас в машину и доставить в штаб-квартиру Гестапо.

Майкл ощутил пот на висках. Похоже, в этом зале, охваченном ритмами танца, было слишком жарко. Риттенкретт тоже потел, и Майкл подумал, что не удивился бы, если бы из пор этого человека полилась кровь, а не пот. Однако сейчас его волновало другое: нужно было сказать что-то поистине впечатляющее, потому что от этого зависела его жизнь.

— Герр Риттенкретт, — сказал Майкл, спокойно глядя в яростные глаза человека. — Я был в 25-й танковой дивизии во Франции в 1940-м году, позже меня и моих товарищей перебросили на русский фронт в 1941-м. Мы сражались в Минске, Киеве, дошли сквозь метель до Москвы, прошли минные поля под Курском и видели нечеловеческие бойни под Смоленском. Мы пробивали себе путь из окружения центральной армии с большими потерями. Нас отправили на Западный фронт после вторжения, а утерянных членов нашей дивизии заменили желторотыми новичками. Совсем недавно, это было в декабре. Мы держали северный сектор под Арденнами, герр Риттенкретт, — с вызовом сказал он. — Я ценю вес и силу вашего знака Гестапо, но я видел, как людей потрошат, обезглавливают, режут пополам или четвертуют, пока они молят о смерти. Видел, как танки превращают людей в живое месиво, которое и человеком-то трудно назвать. Я видел, как бойцов разносят на куски минами, сжигают заживо огнеметами, видел, как они насмерть замерзают в сугробах, погибают в несчастных случаях, ревут над телами своих товарищей, тонут в пересекаемых реках, потому что они слишком горды, чтобы рассказать своим сержантам, что так и не научились плавать. Я видел, как юнец за несколько минут превращается в старца. Видел красивую гордость любящей матери, которой суждено потерять своего единственного сына, а еще видел, как посмертная маска этого самого сына становится пищей для мух. Так что, герр Риттенкретт, — сказал Майкл, подумав о том, что слишком многие детали его красочного рассказа встречались ему на самом деле, особенно в Северной Африке. Разве что, речь шла о британских солдатах, прошедших через эту агонию, а не о немецких. — Я уважаю вашу должность и поздравляю вас с днем рождения. Но после того, через что я прошел в 25-й армии, сэр, во славу Третьего Рейха, я считаю себя в праве проходить через любую дверь и брать любой напиток, который пожелаю, потому что, герр Риттенкретт, я иду пить в компании многих сотен призраков, и мы заслужили небольшую привилегию. Даже от Гестапо.

И хотя герр Риттенкретт не сдвинулся ни на дюйм, Майкл ощутил, как тело его подалось назад.

Музыка все играла и играла. На потолке лица умерших правителей тоскливо взирали на праздник живых.

Риттенкретт медленно высвободил из легких воздух.

— У меня есть к вам всего один вопрос, майор, — сказал он. — Ответьте на него предельно честно.

— Задавайте, сэр.

Заснеженная голова Риттенкретта кивнула. Одна рука медленно протянулась к локтю Майкла, голубые глаза сверкнули.

— Вы хотите мороженное и торт?

— Да, — улыбнулся Майкл, не позволив себе выдохнуть с облегчением. — Не отказался бы.

— Росс, иди, принеси ему угощения, — распорядился Риттенкретт. Его приказ отправился в воздух и был подхвачен одним из его спутников — тем, чья наружность казалась бандитской. — Думаю, нет нужды расспрашивать, с каким двойным или даже тройным рвением вы давали отпор противнику, как и о том, что вы с товарищами пережили. Никакого ответа не нужно — он написан на вашем лице. В противном случае я бы вряд ли вам поверил, верно? — он усмехнулся. — Франциска! Почему твой новый друг еще не в звании полковника?

— Я собиралась задать ему тот же вопрос, — она плавным движением обвила рукой талию Майкла.

— Уже достаточно талантливых и способных полковников, — ответил волк из своей клетки. — Я предпочитаю быть ближе к действию.

— Ах! — воскликнул Риттенкретт. — Слова человека, который поистине достоин быть полковником. А ваш акцент… это…

— Вестфальский, — ответил Майкл. — Я родился в Дортмунде, сэр.

— Мне приходилось бывать в больнице Хадамар там. Ужасно, что ваш славный город так пострадал от бомбардировок. Но очень скоро все восстановят, за это могу ручаться. Полагаю, вы были здесь прошлой ночью? Во время воздушного налета?