Лесной царь

Голубые Капюшоны провели их к алтарю. К ним выглянул жрец и, скрестив руки на груди, поприветствовал гостей кивком. Гед встал перед резными фигурами Крылатых посланников на колени. Лучезарные ощупали его с головы до ног и забрали все вещи, оставив только в рубахе и штанах.

— Кто ты и чем занимаешься? Где твой дом и твои родичи? — предводитель положил Геду на лоб ладонь.

— Из этих мест я, коренной белоземец. Охочусь в Дикой Пуще.

— А дозволение губернатора на охоту у тебя есть? — нахмурился предводитель.

— Мои предки тут испокон веков охотились, и никакого дозволения на то не требовалось.

— Так это при старой власти было. Она уже десять лет как сменилась. Сколько ты в этих лесах прозябал? И родители твои где?

— На войне погибли, — отвечал он бойко.

— А как звали их? Лицо у тебя знакомое, может, видел где.

— Вам кажется, — Гед слегка повысил голос. — Их имена вам ничего не скажут.

— И правда, — сдался предводитель. — Чист мальчишка, не из тех, и не из наших. Простолюдины опять друг с другом доносами счёты сводят, чтоб их. Мразь-то вся колдовская в Норикию сбежала. Небось, новое восстание готовят, пока мы здесь время теряем, — он махнул рукой остальным. — Девчонку живей смотрите и дальше поедем одарённых искать. Не выполним план — капитан три шкуры спустит!

Гед поднялся и отряхнулся, пропуская Зофью на своё место. Её Голубой Капюшон коснулся лишь слегка и тут же заключил:

— Едем. С охотником пускай губернатор разбирается. Не наше дело, чью дичь мальчишка стреляет.

Они ушли, чеканя шаг и оружием бряцая.

Зофья поднялась, вздрагивая от каждого шороха.

— Можно, я свечку в благодарность поставлю? — спросила она у Геда, хотя не была уверена, примет ли её Единый-милостивый даже несмотря на то, что Лучезарные её имя очистили.

— Если хочешь, — Гед пожал плечами и подождал, пока она разговаривала со жрецом.

Тот вежливый, жалостливый стал. На улице никто уже злобно не смотрел, наоборот, отворачивались. То ли стыдно было, то ли мести опасались. А ни Зофье, ни Геду до них дела не было.

— Давай в поле заночуем, тут нам явно не рады. А завтра к губернатору пойдём, покажешь дорогу? — вёл он её под руку к воротам.

Лес шептал макушками сосен: «Предупреждала я, что люди обидят! Возвращайтесь, а то хуже будет!»

— Как тебе удалось их провести? — спросила Зофья, когда город остался позади.

— Никак, — усмехнулся Гед. — У меня нет того, что они ищут. И у тебя отродясь не было.

— Но как же… Ты ведь колдун.

— Только им не колдуны нужны. Ты до сих пор не поняла? — он залился смехом пуще прежнего. — Себе подобных они ищут, чтобы их власть никто оспорить не смог, а все ваши суеверия и даже неистовая вера — лишь удобный предлог.

Она запуталась, ещё хуже, чем леший в Пуще путал. Оказывается, всё не так, весь мир в другие тона выкрашен, в глаза будто цветные стёкла храмовых витражей вставлены, и видится всё не таким, как на самом деле. Надо ли видеть мир таким? В истинно-страшном свете.

Они прогулялись по новому тракту, что вёл из Подгайска в соседний городок Волынцы, огибая Дикую Пущу. На середине этой дороги стояла усадьба губернатора. Как стемнело, они расположились на ночлег и с рассветом побрели дальше. К вечеру они оказались у резных ворот с красными петушками. Охранники покосились с подозрением: «Куда? Зачем?»

— Свояченица губернатора в гости пришла, захворавшего племянника проведать хочет, — заявил Гед. — А я охотник. Иду повиниться и попросить дозволения стрелять в лесах зверя и птицу.

Зофья вздрогнула, вспомнив Милку. Гед уверял, что со всем справится, а если не справится, то удача двух бед подсобит, но всё же… Заградский-то не Лучезарные, и наветам жены-злыдни скорее поверит.

Долго слуги испрашивали у хозяев, пускать в дом голодранцев или нет, но всё же открыли ворота. Раньше трехэтажная усадьба с широкими лестницами, террасами, балконами и верандой в окружении резных перил казалась сказочным замком, где всегда мир и достаток, а теперь поблёкла. Обычное дерево, из которых избы строили, только размерами побольше. Неуютно внутри, чувствуется злая сила, шепчутся тени по углам, душит спёртый воздух, першит пылью и копотью.

Слуга проводил гостей на второй этаж к кабинету губернатора. Из-за притворенной двери слышались голоса.

— Извините покорнейше, но ни за какие деньги не согласен я по этим лесам ходить. Хоть режьте меня живого, уж лучше костёр, чем нечисть! — говорил один.

— Чего ты причитаешь, как девка малахольная? Временно же, пока из Стольного человека не соберут, а то тут уже повадились зверей стрелять и деревья рубить. Того глядишь, всё хозяйство по кусочкам разнесут, — отвечал Заградский.

— Ни временно, ни даже на один день! Если кто и ходит туда, так сам сгинет, никого эти леса не выпустят.

— Что ж, ты на принцип, так и я на принцип. Сегодня же пришлю пристава, чтобы твоё имущество за долги описал. Всё! Шасть отсель, видеть тебя, труса эдакого, не желаю!