— Сейчас, братец ты мой, его днем с огнем не сыщешь! Спрятали его, как надо, — заметил один из соседей Джюрицы.
— Слушай, что ты говоришь?! Ребята мне давеча сказывали, будто видели его в Пашиных Левадах, когда гнали скотину. Рубаха на нем белее снега, ружье висит на руке, а сам все озирается по сторонам.
— Должно быть, кто другой. Джюрица и носа показать не посмеет, покуда не соберет ватаги.
— Да нет, брат, дети-то знают, говорю тебе, видели.
— Награду назначат — сто дукатов! — сказал солдат-резервист.
— Неужто целую сотню?
— Держи карман шире. У Вуйо из Брезоваца руки длинные! — грубо оборвал его сосед Джюрицы.
Все примолкли, чувствуя неловкость, в которую их поставил солдат своим неуместным упоминанием о награде.
— Придется нам, как волку на свой хвост, оглядываться, — начал пожилой крестьянин. — Джюрица вредить нашему селу не станет, но и мы должны ему помогать. Шутка ли сказать: головой рискует! Пуще глаза беречь его надо.
— Да ведь он юнак, черт его дери, каких мало!
— Услышит, брат, о нем вся Сербия, я тебе говорю.
…А тем временем у большого колодца собрались девушки и судачат о последних деревенских новостях. Среди них и Станка. Девушка присела на деревянное корыто, подставила руку под водяную струю и смотрит, как она, разбиваясь на мелкие капли, брызжет во все стороны.
— Слыхали о Джюрице? — спросила одна из девушек.
— Да, подался, бедненький, в гайдуки!
— Что, что?! — вскрикнула Станка, убрав руку.
— Разве ты не слыхала? Джюрица ушел в лес, уездный начальник сообщил в общину, что он гайдук.
Станка очень удивилась. «Джюрица — гайдук! Как это может быть? — подумала она. — Две недели тому назад мы вместе окучивали на мобе[10]
кукурузу, и хоть бы что. Он, как и все, — хорошо окучивает, пляшет коло… правда, меньше других шутит. Но все-таки…»— Как же так? Почему его объявили гайдуком, если он еще никого не убил? — спросила она с любопытством.
— Он убежал из тюрьмы и скрывается в лесу, а там нет ни закона, ни властей, каждый сам себе и власть и закон, вот тебе и все! — объяснила стоявшая здесь же дочь общинника.
— Гм, тут что-то не так… Пускай себе на здоровье уходит в лес, какое кому дело? Пусть бы и жил там, коли у него есть еда, лишь бы никого не трогал. А пока он никого не трогает, и его никто не смеет тронуть.
— На той бумаге черным по белому написано, что, если через три дня Джюрица не отдаст себя в руки правосудия, его может убить всякий. Ей-богу!
— И правильно, что не отдался. И про меня могут такое написать, а пусть кто-нибудь посмеет подойти ко мне. Пусть только посмеет!..
— Верно. Он смеется над их угрозами! Нелегко убить такого человека, — подхватила другая.
— Потому-то он и сторонился других. Лишь бы не быть, как все… тьфу, да и только. Чего от него ждать?! — заметила третья.
— А ты чего его хулишь? — снова вмешалась в разговор Станка. — Не нравится, что он гайдук? А мне это как раз по душе. Я ведь на него толком ни разу и не поглядела, а сейчас, клянусь богом, не прочь о ним встретиться.
— Господь с тобою, Станка, неужто не побоишься на глаза ему попасться?
— Мне не страшен и бешеный волк в лесу, не то что простой человек.
— Ищи ветра в поле! — закричали девушки и стали расходиться.
Станка нарочно задержалась, пока подружки не отошли подальше, потом наполнила ведра, играючи вскинула коромысло на плечо и, размышляя обо всем, что слышала, пошла домой.
«Вот это
— Бог на помощь, Станка! — крикнул кто-то, появляясь из-за плетня.
Девушка подняла голову и сердито посмотрела на Сретена, который пошел было к ней, но, встретив ее взгляд, остановился как вкопанный и опустил голову.
— Чего за плетень спрятался, словно жеребят собрался пугать! — крикнула Станка сердито и двинулась дальше. Девушка искусно скрыла свое замешательство, на самом же деле ее очень удивило это неожиданное приветствие.
Сретен зашагал рядом.
— Я, знаешь, обходил пшеничное поле, потом вижу, ты идешь с ведрами… и подумал, дай-ка подожду… Знаешь, как его… пшеница у меня больно хороша: сотня копен наберется. А сливы до чего налились, во! Ежели нынче будет цена на них, дадут восемьдесят дукатов, не меньше… Слава тебе господи!..
— Слушай, как задумаешь жениться, сватов себе не ищи: сам ловко хвастаешь. Бабка Ружа и та лучше не сумеет.
— Как? Ей-же-ей, нет… — Сретен обиделся. — Я просто так говорю, а ты сразу… Не надо!.. Мой отец говорит…
— Ступай и расскажи о том Милеве, — прервала его Станка, — она частенько на тебя поглядывает.
— Нет этого… а если хочешь, я тебе скажу…
— Не надо, не надо, знаю я, о чем ты… Скажи обо всем Милеве, — снова перебила его Станка и повернула направо к дому.