Лесной замок

— Я что, похож на идиота, готового сунуть нос в улей и тут же получить десятки укусов?

Она рассмеялась. В каком-то смысле она хорошо его знала. Он мог прочитать уйму книг по пчеловодству, но все равно в глубине души стыдился того, что не дошел до всего своим умом, собственными руками и, если уж на то пошло, ногами, всеми пятью органами старых добрых крестьянских чувств.

На самом деле Алоис в этой беседе чересчур с нею разоткровенничался. И теперь ей захотелось узнать еще больше.

Прежде чем вечерний разговор сошел на нет, она подбила мужа объяснить ей, как, собственно говоря, оплодотворяют саму пчелиную матку. Иначе говоря, пчелиную королеву. Ее интересовало прежде всего, что это за королева такая, которая может родить десятки тысяч детей и все равно остаться королевой. К тому же Алоис говорил о пчелиной матке с неподдельным восхищением. Все зависит от королевы, если так можно выразиться, зависит судьба самого улья.

Поэтому Алоис решил ввести Клару в курс дела осторожно и постепенно. Но все же ввести. С оглядкой на ее нынешний интерес разговор на подобную тему сулил ему изрядные дивиденды ночью, и он это уже чуял. Как она разволновалась, размышляя о самочке, такой крошечной и такой всемогущей!

Он объяснил жене, что юная королева, будучи в некотором роде девственницей и выбравшись всего двадцать дней назад из восковой ячейки (по размеру напоминающей стирательную резинку на кончике нового карандаша), оказывается тут же окружена служанками и придворными дамами. А еще три недели спустя совершает свой первый девический вылет из улья. Как правило, это происходит в первый теплый день мая. И летит она строго ввысь, летит прямо в небо и поднимается куда выше всех прочих пчел, за исключением нескольких самцов, пытающихся за нею угнаться.

— Этих самцов называют трутнями? — проявила осведомленность Клара.

— Да, жирные такие, и в крапинку. Им выделен в улье особый угол. Они ничего не делают, только жрут. И в пригожий денек вылетают проветриться. Исключительно для удовольствия. Даже пыльцу назад не приносят. И только когда девственная королева — строго говоря, еще принцесса — отправляется в первый полет, им выпадает шанс оправдать собственное существование. В этот день они так и вьются у входа в улей, заранее поджидая ее. Им известно, что она вылетит. Королева, взлетающая так высоко и такая красивая по сравнению со всеми своими сестрами, со всеми этими тысячами рабочих пчел или, скорее, рабочих лошадок, озабоченных единственно тем, чтобы доставить нектар и пыльцу в улей; у этих горемык недоразвитые яичники, поэтому им ничего не остается, кроме как добывать пропитание, если, конечно, на них в интересах роя не возложены другие обязанности. Прибираться в улье. Махать крылышками. А вот королева — это другое дело, она создана для иного, королева-девственница, или, как я уже выразился, скорее, принцесса. И забирается она в полете в такую высь, что большинство трутней отстает по дороге. И остаются всего два самца, потом только один; но этот последний, он-то и есть самый сильный; он настигает ее, он вставляет ей свой — ну, ты сама понимаешь, что я имею в виду, — вставляет свой орган, до поры до времени таящийся под брюшком, но внезапно пришедший в рабочее состояние, вставляет ей в… а почему бы и нет?., ей в вагину. И она уже не отнекивается, и так оно все и происходит, высоко в небе, где уже никого нет, кроме них двоих.

— Чудо какое. — Глаза Клары увлажнились и вместе с тем заблестели. — Чудо любви.

— Не совсем так, — возразил Алоис.

Он не вполне понимал, как ему следует продолжать. Скажи он слишком много — и может поставить под угрозу срыва планы, намеченные на ночь; И все же превратная сторона его души просилась наружу, и он понимал, да, он прекрасно понимал, что самая сласть ждет его только в том случае, если он выскажется до конца.

— Этот трутень, — продолжил он наконец, — этот отчаянный парень засовывает свою штуку так глубоко (а по-другому у него и не получилось бы, этого требует сама природа), что ему уже не извлечь ее обратно.

— Что?

— Да вот то самое, черт побери, не извлечь, и точка! У королевы есть крючки или что-то вроде крючков — кстати, очень острые, — и эти крючки цепляют его и уже не отпускают. Ей хочется, чтобы он там задержался, и он задерживается. Он застревает. А если он настаивает на том, чтобы отделиться от нее, ему, ты не поверишь, приходится этой самой штукой пожертвовать. Оставить ее внутри! Свое, понимаешь ли, мужское достоинство. Вдруг — бац! И нету.

— И что же с ним тогда происходит?

— Умирает. Умирает и падает наземь. Или наоборот.

— Несчастная тварь!

Клара ничего не могла с собой поделать. Она фыркнула, улыбнулась, рассмеялась. Расхохоталась во весь рот и никак не могла остановиться. Никогда еще Алоис не слышал, чтобы она смеялась так долго.

— Ничего себе жизнь! — сказала она, наконец отсмеявшись, и Алоис окончательно убедился в том, что, рассказав ей все, не ошибся.