Лесные качели

— А ты не давайся, не давайся. Да и некогда там будет грызться: дело сложное, обширное по территории — по разным участкам разъедетесь, не до грызни будет. До Москвы вместе поедем, там в железнодорожном управлении и распрощаемся.

В тот же день на пути домой мне повстречалась Динка. Впереди меня как раз шел Поленов, и Динка, наверное, поджидала именно его, но он отвернулся и прошел мимо. Тогда она подошла ко мне и пошла рядом.

— Я теперь совсем другая, — сказала она. — Я многое поняла…

Я удивленно на нее покосился. Не знаю, что такое она там поняла, но лицо у нее действительно было какое-то странное. И только несколько дней спустя, зайдя домой к шефу и заглянув в ее комнату, я понял, что это было за лицо.

Почему-то мне всегда было любопытно заглядывать в ее комнату. Эта комната многое объясняла и выдавала. Нет, там не было ничего от девической, не было там никакого уюта и порядка. Это всегда был какой-то не то склад, не то лаборатория, не то кладбище всех ее увлечений и фантазий. Вся комната была завалена хламом. В одной куче игрушки, в другой — фотопринадлежности, в третьей — клетки и аквариум, в четвертой — приемник… Быт здесь даже микроскоп, даже ружье, лаже… Да чего там только не было!

На этот раз меня сразу привлекла репродукция «Моны Лизы», которая висела как раз над ее кроватью и в которой я тотчас узнал Динку. Это и было то самое загадочное выражение, которое удивило меня тогда на улице…

Но тогда, на улице, мне совсем не хотелось с ней разговаривать: во-первых, я был на нее зол, во-вторых, это вообще не имело никакого смысла, — но она все-таки вызвала меня на разговор.

— А, птичка!.. — засмеялась она. — Гадкий мальчишка, забрал-таки.

— Но птичка была его.

— Ничего подобного, — возразила она. — Мы с ним поменялись. У меня была зеленая ящерица, а у него — птичка, вот мы и поменялись.

— Идиотизм какой-то, — только и мог сказать я.

— И вовсе не идиотизм, — возмутилась она. — Он сам первый захотел меняться. Он вынес во двор свою паршивую птичку, а я как раз прогуливала ящерицу. Вот он и привязался: давай меняться. Я хотела подарить тебе ящерицу, но потом подумала, что птичка тебе понравится больше… А гадкий мальчишка ящерицу упустил, а матери наврал, что птичку отняли. Ну ничего, я ему еще покажу, он у меня еще попляшет!

— Нет, знаешь, хватит, — испугался я. — Видала, какой у Поленова синяк? Это он за твою птичку схлопотал. Да и у меня самого все волосы повыдерганы. Так что хватит. Твоя деятельность нам дорого обходится. И вообще мы скоро уезжаем.

— Куда?

— Твой отец отсылает нас за тридевять земель.

Она даже не заметила, что я впервые заговорил о ее отце и, следовательно, давно знаю, что она его дочь, — нет, ее это ни капли не взволновало. А поразила ее новость о нашем отъезде.

— Вот вредный! — в сердцах воскликнула она. — Ну, я ему покажу, он у меня еще пожалеет…

И я подумал, что шефу придется несладко, она отомстит за нас.

Некоторое время шли молча.

— Меня тоже скоро не будет, — вдруг изрекла она.

— И куда же ты денешься?

— А вот увидишь.

И без всякого перехода:

— А эта, что торгует мочалками, с вами поедет?

(Это она про Графиню.)

— Во-первых, никакими мочалками она не торгует, во-вторых…

— Не торгует, так будет торговать, — перебила она, — ей на роду написано торговать мочалками.

Я удивился ее пылу и, чтобы больше ее подзадорить, признался, что Графиня едет с нами.

— Так никуда она не поедет! — воскликнула она.

— Это еще почему?

— А вот увидишь!

— Что еще ты надумала? — спросил я.

— А вот увидишь…

— Вот что, — сказал я. — Если ты не бросишь свои штучки, я все расскажу отцу, и он ушлет тебя раньше нас.

Она высокомерно на меня взглянула.

— Тоже мне, напугал! Отец и так все знает. Только он думает на тебя…

Я даже остановился от удивления.

— Врешь ты все?

Она только пожала плечами.

— И тогда ночью я не из-за письма, я к тебе приходила, — сказала она и ушла, даже не попрощавшись.

И вот прошло столько времени, но до сих пор я не знаю, наврала она мне тогда или нет, так же, как не знаю, мне ли предназначались та ящерица и огурец…

Она пришла провожать нас на вокзал: не Поленова — они так, наверное, и не помирились, — а нас обоих. Она была очень печальна и плакала, но и слезы эти были для нее формой жизни, красивой и увлекательной формой расставания. Так девчонки примеряют перед зеркалом то бабушкин подвенечный наряд, то приготовленное в сундучке погребальное платье.

Не знаю, как Поленов, но я вдруг ясно понял, что ждать нас она не станет.

Часть третья ЛЕТО

Итак, кончилась весна, наступило лето, и мы, исполняя волю шефа, отбыли в Сибирь.

Мы ехали в Сибирь корректировать НУПы, то есть необслуживаемые усилительные пункты, которые имеются на каждом линейном тракте, через каждые десять — пятнадцать километров. Представляют они собой такие металлические баки, которые набиваются регенерационными усилителями и прочей аппаратурой, потом накрепко запаиваются и закапываются в землю. Естественно, что аппаратура, которой начиняются НУПы, должна быть предварительно как следует налажена и отрегулирована.