Лесные качели

На вторые сутки стали понемногу очухиваться, ходили тихие, смирные и примерные, как школьники после хорошей нахлобучки или как больные после кризиса. Отдыхали и набирались сил.

И только шеф вышагивал спокойно и уверенно, он был похож на опытного хирурга после успешной и тяжелой операции, вполне удовлетворенного проделанной работой и уверенного во всеобщем скором выздоровлении. В отношениях со мной лично я заметил даже какую-то лукавую насмешку, какой-то озорной огонек, будто он что-то скрывает или что-то задумал и втихую потешается надо мной. Он явно вынашивал какие-то планы, которые нам предстояло узнать очень скоро.

На третий день, в среду, меня вызвали к шефу. Это было странно, потому что буквально за час до вызова он сам заходил ко мне. Меня обрадовало его посещение, в последнее время он не очень-то жаловал меня своим вниманием. В то же время я насторожился, ожидая какого-то подвоха, но речь пошла о другом.

— Удивляюсь я нашей молодежи, — начал он. — Спесивы стали ужасно. Я все думал, почему бы это? Какие у них такие особые заслуги, чем они так гордятся? А тут вдруг понял. Потенциал заедает. Других судят по делам, а себя по потенциалу. Подумаешь, закон всемирного тяготения, я и сам, мол, открыл бы. Некоторые из них и правда толковые и еще, наверное, много сделают, но пока что не сделали почти ничего. Потенциал вещь хорошая. Но ценить других и тем более себя по потенциалу — все равно что восхищаться только что кинутым в землю зерном, не замечая рядом уже выросшего растения. Это, мол, что, вот из моего зернышка еще не то вырастет! А может, оно и не взойдет совсем, а так в земле и сгниет, или его птица склюет, или непогода… Да мало ли что с ним еще может случиться? Мало ли опасностей и просто случайностей подстерегает молодое и слабое, несмотря на его огромный потенциал? Расти надо и уважать все уже выросшее, каким бы хилым и ничтожным оно тебе ни казалось; потому что еще совсем неизвестно, каким же вырастешь ты сам.

Высказав все это, шеф с достоинством удалился, а через час вдруг вызывает меня к себе…

Когда я вошел, он что-то писал.

— Подожди немного, — кинул он, едва взглянув на меня.

Я сел на стул у стены. Вообще-то это не в обычаях шефа — заставлять людей ждать, нет у него такой начальственной манеры. И когда через несколько минут в кабинет вошли сначала Фаддей, за ним Графиня и Поленов, я понял, что он ждал их прихода.

Все мы, не глядя друг на друга, расселись по разным углам. Поленов, по своему обыкновению, на подоконнике.

— Ну вот, все в сборе. — Шеф оторвался от письма и с откровенным любопытством, чуть ехидно, разглядывал нас, каждого в отдельности.

— А я решил от вас отделаться, — вдруг выпалил он и некоторое время молчал, явно наслаждаясь нашим замешательством.

— Да, решил от вас отделаться, — повторил он. — Тяжело мне с вами — склочные вы какие-то, будоражите всех, никому от вас покоя нет. Смуту сеете, устали все от вас.

Он смотрел прямо на нас, и мы по очереди опускали глаза.

— Да, устал я от вас, — продолжал он. — И народу тоже вы поднадоели. Неугомонные больно… Ну посмотрите на себя: злые, подозрительные, затаились, но, того и гляди, когти выпустите. Словом, возни с вами не оберешься.

Мы молчали.

— Вот я и решил от вас отделаться. Не совсем, конечно. Терять вас совсем мне тоже неохота. Народ вы не без способностей, пытливый, с фантазией, от которой пока что ничего, кроме вреда, не происходит. Но, как говорится, каждому овощу свое время. Да и пресных я тоже не терплю. Пресных не выношу, но от вас тоже переутомился. Все время как в цирке сиди. Утомительно все-таки. Вот я и решил на месяц-другой вас в командировку отправить. Командировка интересная, далековато, правда, но зато интересная. На свежем воздухе, и места красивые. Места просто замечательные, не хуже любого курорта, уж можете мне поверить. Сам бы поехал, да дела… Вот и поезжайте все вместе, пообщаетесь, пооботретесь, глядишь, язык общий найдете — не век же вам грызться между собой? И вам полезно, и народ без вас отдохнет немного…

И он принялся излагать нам цель и задачи командировки.

— Гаврилов поедет за старшего, — на прощание сказал он. — Я дам ему еще несколько указаний, а остальные могут идти и собираться.

— А неплохо придумано? — засмеялся шеф, как только все вышли.

Я молчал.

— Ты на меня не сердись. Не могу же я их одних отправить — собирай потом по кускам. Я и сам потом, может быть, приеду, надо мне… Но только не сейчас. Некогда, да и, по совести признаться, боюсь я вас — сожрете вы меня, сожрете и косточки оближете.

— А меня, думаешь, не сожрут? — засмеялся я.

— Тебя не сожрут, — усмехнулся он. — Кругленький ты уже да гладенький, пообкусали тебя уже порядком, ухватиться не за что.

Я молчал.

— Да ты не сердись, не сердись! Ближе ты к ним и по возрасту, и дело знаешь. И засиделся тут, проветриться не мешает… Да что я перед тобой оправдываюсь? Начальник я тебе или не начальник? Поезжай и все тут!

— Поеду, поеду, — согласился я. — Только сожрут меня с не меньшим удовольствием.