Лесные качели

— Все, — сказала Ольга Васильевна. — Зачем вы столкнули женщин, зачем отняли у ребенка птичку? Вы издевались над нами, теперь вы издеваетесь над ребенком, вы издеваетесь над всеми вокруг! Вы пришли к нам прямо со студенческой скамьи, и мы с открытым сердцем приняли вас в нашу семью. Мы окружили вас заботой и вниманием, вы же платили нам злой неблагодарностью. Используя наше доверие, вы буквально издевались над нами и нашими чувствами к вам.

Все это Ольга Васильевна выпалила Поленову в лицо. Она сверлила его разящим, гневным взглядом. Он же равнодушно мерил ее глазами сверху вниз, потом снизу вверх и обратно. Каждый раз, когда их взгляды встречались, он чуть заметно подмигивал ей. И бедная женщина вдруг смутилась и покраснела, как девочка, и с этого момента стала путаться и заикаться.

— Он сеял смуту в стенах нашего института… Теперь сеет за его пределами. Ну посудите сами, отнять у ребенка птичку… Ну положим, он любит птиц — пойди и купи. Так нет, наш герой не привык к этому. Он привык действовать, как ему взбредет в голову. Он не остановится даже перед преступлением, и его на этом пагубном пути не остановит даже ребенок, даже друг, даже… мать.

— Кто мать? — спросил Поленов.

Кто-то хихикнул, но его не поддержали. Ольга Васильевна хотела что-то ответить, но не могла. Волнение душило ее. Кто-то подал ей стакан воды, и в наступившей тишине было слышно только позвякивание ее зубов о край стакана.

Положение спасла тетя Маша.

— Уважайте труд уборщицы, а он плюет. Грызет и плюет, потому что чужое место занял, знает, что чужое, вот и плюет! И лифт он портит, катается на лифте туда и обратно; он катается, а старухам пешком бегай… И этих турсисток ободрал!

— Да не так все было, — всполошились туристки. — Не знаете — не говорите! Исчез он просто…

— Вот и я говорю, что исчез. Приставал поди к каждой, где что перепадет. Полька красавица — а туда же… Ну, эта краля всегда была… Чуть нового мужика заприметит — ей все одно…

Графиня что-то закричала, но крик ее потонул в общем хохоте. Злая, разъяренная, она барахталась в чьих-то руках.

Как вдруг истерические рыдания заставили всех замолчать. Рыдала Маленькая.

— Я никогда не хотела с ним дружить! — выкрикивала она. — Я не виновата! Он сам приставал! Я боюсь его!

Кто-то подхватил ее и увел прочь, но это, пожалуй, был самый тягостный момент, и даже все, что произошло потом, не кажется мне столь неприятным.

Я видел, как болезненно побледнела Полина, вспыхнула Графиня и даже сам Поленов опустил глаза.

Было очень тихо… и стыдно.

— Нет, — пробормотал Поленов. — Птички я не крал.

И, точно ловя момент его растерянности, опять заговорила Ольга Васильевна. Не надо было ей этого делать!

— Мне жаль вас, товарищ Поленов, — патетически произнесла она. — Мне жаль вашу молодость!

— Загубленную, — подсказал Поленов.

Все-таки эту Ольгу Васильевну слишком трудно было жалеть.

— Да, если хотите, то загубленную, — согласилась она. — Вы бы должны попросить у нас прощения.

— Ползать на коленях, — подхватил Поленов.

— Да, если бы вы были человеком…

— А может, я именно это и собирался сделать? — усмехнулся тот.

— Да не виноват он, не виноват! — На этот раз Графине все-таки удалось вырваться, и вот она стояла перед нами вся красная и растрепанная. — Вы с самого начала не любили его! А он вам не покорился, он гордый, вот вы и злитесь! Да не будет он перед вами на коленях ползать! Правда, Вадим, не будешь?

Она заплакала.

— Успокойся, дорогая, — сказала Ольга Васильевна. — Не стоит он твоих слез. И никто его тут не обижает.

Но Графиня не успокоилась.

— Это все Гаврилов подстроил вместе с Полинкой! — кричала она. — Сговорились и подстроили. Все равно он к ней не вернется. Змея она подколодная — больше ничего!

— Успокойся, дорогая, — повторила Ольга Васильевна. — Никто тут товарища Поленова не обижает. Мы все рады были бы его полюбить, но он сам этого не хочет.

— Хочет он, хочет! — всхлипывала Графиня. — А если бы с вами так!..

— Да, хочу, — сказал Поленов.

Он решительно пересек площадку, подошел вплотную к Ольге Васильевне. Побледнев, она попятилась, но он привлек ее к себе и поцеловал прямо в губы…

Бедная женщина замертво рухнула на чьи-то руки. Но, прежде чем мы успели опомниться, рядом с Поленовым уже был Фаддей. Он размахнулся и коротким ударом в челюсть сбил Поленова с ног. Я бросился к ним, но мне в волосы вцепилась Графиня…

Последнее, что помню, это был веселый хохот шефа, когда он вел меня, очумелого и побитого, в мою мастерскую.

— Ну молодцы! — приговаривал он. — Ну поработали! Ну погодите у меня, я знаю, что с вами сделаю… Всех закатаю в Сибирь!..

В понедельник… Вот это был понедельничек! Весь институт будто очнулся с глубокого похмелья. Все какие-то чумные, вялые и рассеянные. Прятались по углам, при встречах не здоровались не только со мной, но и друг с другом, хмуро потупившись, проскакивали мимо. А Ольга Васильевна вообще не вышла на работу и, как до меня дошло, серьезно заболела. Зато сплетен, обсуждений и пересудов не было никаких.