Лесные качели

— Осторожно, не провались, тут глубоко, — сказала Настя.

— А если бы ты провалилась? — охрипшим от волнения голосом спросил он.

— Я бы не провалилась, я знаю…

Что она такое знает, Настя не сказала. Просто прошла мимо и уронила лилию. Он поднял ее и пошел следом. Его настойчивый взгляд не давал ей покоя, и она все время ежилась, одергивала юбку, поправляла волосы, вновь превращаясь под его взглядом из царевны в лягушку.

— Ты что, меня боишься? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Что за дурацкая привычка пожимать плечами, — сказал он.

— Ну и подумаешь…

— Умнее ответ трудно придумать.

— Отвяжись.

Тут закуковала кукушка, и каждый стал считать, сколько лет жизни ему осталось. Вышло поровну.

— Пошли скорей, тебя ищут, — сказал Слава.

— Иди ты первый, — сказала она.

— Нет, пойдем вместе, — твердо сказал оп. — И пусть только пикнет кто!

И вот они вместе вернулись к ребятам. Вместе ели из одной миски. Вместе шли обратно, и Слава нес Настин рюкзак. На них косились с удивлением, но никто ничего не сказал.

На обратном пути все очень устали и поэтому растянулись на большом расстоянии.

Они миновали платформу, пересекли пути и стали взбираться по откосу. Слава забрался первым и оглянулся. Настя еле ковыляла за ним, он вернулся и подал ей руку…

А на камне сидели «продолговатые» в полном составе.

— Что я вижу, господа?! — трагическим тоном воскликнул Зуев.

— Они опять вместе! — подхватил Игорек. — Позор на мою седую голову!

И они окружили Славу и Настю, которые, сбросив на землю рюкзаки, тяжело дышали и не могли сказать ни слова. Слава от растерянности глупо улыбался…

— О вы, несчастные, горе вам! Благословения, немедленно просите благословения! — кричал Игорек.

— Не годится, отставить, — сказал Зуев. — Статисты не играют. Откуда выкопали таких статистов? Это черт знает что! Где эмоции, где страсти?! Девочка, подойди сюда. Как тебя зовут, девочка? Настя, говоришь? Очень хорошее имя. Ну и что ты стоишь, как дубина, тебе что, неизвестно, что в этой сцене ты должна целоваться? Как, ты не хочешь целоваться? Ты стесняешься? Эй, господа, помогите статистам. Приготовиться! Начали!

И ребята налетели на Славу и Настю, засвистели, заулюлюкали. Вошли в раж, забыли себя и как-то даже уменьшились в летах. Толкнули Славу и Настю друг на друга… Только и Слава забыл себя и, ничего не понимая, стоит у всех на глазах — обнимает Настю. Но вдруг увесистая оплеуха вернула его к реальности.

— Дикая кошка, она мне откусила палец! — вопил Игорек, прыгая на одной ножке.

А Настя, и впрямь как дикая кошка, злая, лохматая, сверлила всех разъяренными глазами.

— И ты с ними заодно, — зашипела она на Славу. — Осрамить меня решили? Как бы не так! Только тронь, только попробуй, — бросила она через плечо, — глаза выцарапаю!

И ребята отступили, и Слава как бы остался вместе с ними, на их стороне.

— Всего перецарапала, — проворчал он, предавая Настю.

Зуев насмешливо на него покосился.

— Размазня, — бросил он. — Целоваться не умеешь. Возись тут с тобой. Поддайте-ка ему еще, господа.

И, разбегаясь, ребята каждый дернул, поддал или щипнул Славу.

И Слава бросился на землю и завыл от беспомощности и тоски, презирая себя и ненавидя всех вокруг.

Егоров как раз вылезал из-под откоса и видел окончание сцены.

— Зуев, — закричал он. — Немедленно вернись, Зуев!

Но Зуев не вернулся.

Они уже приближались к лагерю, когда Слава повернулся и пошел в противоположную сторону.

Егоров опешил, некоторое время глядел ему вслед, потом догнал и пошел рядом. Слава холодно покосился на него и молча продолжал свой путь. Егоров не отставал.

— И долго мы так будем топать? — через некоторое время спросил он.

— Я больше не вернусь в лагерь, — холодно сказал Слава.

— И это ты заявляешь мне? Я в педагогике не силен, подходов особых не знаю. Но я обязан доставить тебя в лагерь. Как видно, мне придется тебя связать и нести на себе.

Славе шутка не понравилась, он не был расположен шутить.

Они приближались к платформе.

— Вы считаете нас детьми, связываете по рукам и ногам, а сами почти таким на фронт ушли, — сказал Слава.

— Ну, положим, чуть постарше…

— Это как посмотреть, — возразил Слава. — Мы позднее родились и дольше жить будем, значит мы старше вас во времени.

Егоров усмехнулся такому доводу.

— Без нас вы бы вовсе не родились, вас просто бы не было.

На этот раз усмехнулся Слава.

— Стоит ли родиться, чтобы потом все равно умереть? — спросил он и с вызовом поглядел на Егорова.

Егоров вздрогнул. Это был пытливый и дерзкий взгляд Глазкова. Егоров нахмурился, соображая. Он чувствовал, что от его ответа зависит сейчас многое. Он должен был выиграть этот словесный поединок. И вдруг в памяти его отчетливо проявился тот последний разговор в проходной. И он почти машинально повторил слова, которые тогда говорил Глазкову:

— Смерть понять нельзя, а значит, и нечего о ней думать, — сказал он. — Бояться смерти — это все равно что бояться завтрашнего дня, ведь неизвестно, что этот день тебе приготовил. Бояться смерти — это значит уже быть мертвым…

— Я смерти не боюсь, — перебил Слава.