Лесные качели

— В то же время нельзя жить, будто ты бессмертный. Противно умирать с нечистой совестью. Смерть врасплох застает только подлецов и дураков.

— Парадокс, — сказал Слава.

— Вот именно, — согласился Егоров. — Но в этом парадоксе, в этих ножницах как раз и помещается жизнь.

— Вы это там придумали… на фронте? — спросил Слава.

— Да, — ответил Егоров. — Я думаю, что это соображение спасло мне жизнь… И не только там…

Слава внимательно на него взглянул, и Егоров понял, что одержал на этом незнакомом ему фронте первую победу.

10

Атмосфера в лагере накалялась. Бедная Таисия Семеновна совсем потеряла голову. Каждую ночь она делала героические усилия, чтоб разобраться, рассортировать впечатления минувшего дня, выработать тактику поведения на будущее. Но каждый день готовил ей все новые и новые сюрпризы. И ночью она снова не могла заснуть и опять сортировала впечатления…

Во-первых, Слава. Его стало не узнать. Это была гибель примера и образца. Это было болезненное нарушение сложившегося и утвердившего себя образа. И это было возмутительно с его стороны: какое он имел право разрушать ее представление о себе?

Во-вторых, Анина. Она вернулась такая вся светлая, прозрачная, легкая… И что же она застала? Грубость, оскорбление, измену…

В-третьих, Анина и Слава. Так прекрасно разрешенный вопрос мальчика и девочки оказался опять неразрешенным. Более того… Одного дуновения было достаточно, чтобы рассыпалась столь изящная постройка, одного прикосновения этой, этой…

Настя, в-четвертых. Девочка была непонятна Таисии Семеновне, подозрительна и даже антипатична ей. Это была какая-то социально чуждая ей структура. Что в ней нашел Слава? Как можно было ее предпочесть Анине, девочке, «приятной во всех отношениях»?

К тому же «продолговатые» совсем взбесились. Именно они стали зачинщиками травли Славы и Насти. И страсть, какую-то неистовость их в этом направлении трудно толково объяснить. В этом, что ли, ревность какая-то была… Странно, что любое, даже косвенное, даже отрицательное, даже враждебное отношение к Насте как бы само собой порождало страсть, пусть негативную. И это при полном ее безразличии и безмятежности…

Таисия Семеновна могла бы использовать отношение «продолговатых» к новообразовавшейся паре, ведь ее оценка была тоже если и не страстной, то пристрастной и резко отрицательной… Но уж больно опасны были эти парни сами по себе. И вот что непонятно ей было: травить-то они Славу и Настю травили, но по отношению к Таисии Семеновне стали вести себя вызывающе до грубости, и особенно как раз в тех случаях, когда дело касалось Славы и Насти. Словно одни они имели некую монополию и право, а вмешательство Таисии Семеновны в эту историю возмущало их как бы даже больше, чем сама история.

И потом, кроме всего прочего, Егоров… Он, кажется, стал много о себе понимать, забыл, что ничего не смыслит в детях и педагогике, стал обретать самостоятельность и чувствовать себя все непосредственнее и свободнее. О чем-то толкуют со Славой. Что у них может быть общего?

Что из этих компонентов во-первых, что в-последних, трудно наверняка утверждать. Таисия Семеновна в очередной раз проводила мобилизацию всех своих физических и духовных сил. Пока что она ограничилась несколькими персональными беседами и внушениями по душам. Но пора было принимать более решительные меры.

Егоров объявил мобилизацию, и соскучившийся лагерь с радостью занялся подготовкой к военной игре. Делали они это довольно странно.

Замаскировавшись до неузнаваемости листьями, травой и плющом, вооружившись копьями и луками, они пришли в возбуждение и целое утро маршировали по всему лагерю, распевая бодрыми, зычными голосами с выкриками и свистом дурацкую песню про Уверлея:

По-шел купаться Уверлей, Уверлей,
Оставив дома Доротею,
И взял с собой два пузыря-ря-ря,
Искусством плавать не владея.

Эти выкрики, свист и весь этот нездоровый ажиотаж действовали на нервы Таисии Семеновне. Того и гляди, выкинут что-нибудь дикое и непотребное. Не в силах справиться с ними сама, она уже не раз обращалась за помощью к Матвею Петровичу. Но тот и в ус не дул, — как видно, его воинственную натуру все это вполне устраивало.

— А шифровку мы поставили на службу разведке, — бодро сообщил он Таисии Семеновне.

— Что вы говорите? Очень любопытное начинание. Педагогическая наука вам этого не забудет, — с иронией отозвалась она.