Лесные качели

— Конечно, ты умеешь выбирать. Всегда можно выбрать получше, а потом еще получше, а потом еще… — сказала она.

Зуев вспыхнул. Он понял иронию, растерялся и не знал, что сказать.

— Послушай, за что ты так ненавидишь Славку? — спросила Анина. — Что он тебе такого сделал?

— Не твоего ума дело, — огрызнулся Зуев.

Но Анина была беспощадна. Больно раненная сама, она будто получила право ранить других.

— А хочешь, я тебе скажу, почему ты Славку да и меня так ненавидишь? Потому что ты выскочка, Зуев, темный и злой выскочка. Ты не прощаешь нам нашего превосходства, образования и воспитания. Вместо того чтобы учиться у нас, ты завидуешь нам и ненавидишь. Тебе кажется, что тебя обделили, а мы всё получили даром… То-то и оно, что не даром мы всё получили, не само по себе, а громадным, тяжелым трудом. Но ты этого тоже не понимаешь.

В то время когда мы изо дня в день тянули лямку и каждый вечер валились с ног от усталости, ты гонял по дворам с ватагой мальчишек, купался в море, загорал, скакал на лошадях. Ты думаешь, мы тебе не завидовали тогда? Я завидовала каждой сопливой девчонке, у которой есть время глазеть на прохожих, ковырять в носу. Я и в кино-то почти никогда не ходила, я даже есть порой не могла от усталости. Но тебе этого не понять.

Да, Славка высокомерен, но он щадил тебя. Он старался скрыть свои преимущества. Конечно же он выше, честнее, благороднее и умнее тебя, и ты это знаешь сам. А откуда, собственно, ты взял, что он должен боготворить тебя и подчиняться тебе? Какие у тебя на то есть основания? Если бы ты любил его, был добр к нему… Но нет, ты такой же холодный эгоист, как и он, только он выше рангом, и этого как раз ты ему не прощаешь. Ты выбрал его себе в друзья. Скажите, какая честь! Он тебе не ответил взаимностью. А почему, собственно, он должен тебе отвечать?..

И ты еще мечтаешь о славе. Чем ты можешь прославиться? Только разве преступлением, больше нечем!

Зуев слушал, опустив глаза. Ему казалось, он проваливается все глубже и глубже и нет конца этому падению. Нет, большего позора он за собой не помнил! На мгновение он забыл, что перед ним девчонка. Горячая волна ударила в голову, он весь подобрался, будто зверь перед прыжком, он и был таким зверем, жертва была перед ним, и не было ей пощады.

Но тут она заревела. Впервые за много-много лет. Ей казалось, что эти слезы копились в ней годами. И Зуев остолбенел. Отродясь он не видел, чтобы так ревели. Слезы лились ручьем, она даже не пыталась их вытирать и не боролась с ними. Она всхлипывала горячо и одержимо, а потом сразу же раздавался вой и новый поток слез выбрасывался наружу и струился по лицу, отчаянному безнадежно и по-детски безутешному.

Зуев не пытался ее утешать. Нет, это были уже не слезы, это было какое-то стихийное бедствие…

«Тихий час» не был слишком тихим. Было тихо, но тишина эта была настороженной и неверной. Лагерь прикинулся спящим, но какие-то шорохи, звуки, какие-то тени выдавали его. Стукнула где-то рама, скрипнула дверь, прошмыгнула быстрая фигурка, кто-то вскрикнул за погребом, из окна столовой высунулась рука с буханкой хлеба, чьи-то руки подхватили буханку, чьи-то тени перебежками пересекли открытое пространство и притаились за погребом.

— Пора, скоро «мертвый час» кончится, — прошептал голос.

— Еще надо рассчитаться со Славкой, — возразил другой.

— Ты передал ему записку?

— А то как же…

— Чего же он не идет?

— Да вот он…

Осторожно озираясь, Слава приближался к погребу. Возле погреба он огляделся, он явно искал кого-то. Обогнул погреб, вскрикнул, и его не стало.

— Подъем! Подъем! — кричала Таисия Семеновна. После «тихого часа» она была бодрой, деловой, подтянутой. Она объявила войну… матрацам.

— Всем, всем, всем! — кричала она. — Берите свои матрацы и выносите их во двор! Хватит бездельничать, хватит разлагаться! Будете выколачивать свои матрацы! Всем, всем выносить матрацы во двор!

И вот вся территория лагеря покрылась матрацами. Они были развешаны на скамейках, перилах, шведских стенках, поленницах — все было увешано разноцветными полосатыми матрацами, как флагами новых свободных государств. Колотить их было весело.

Некоторые «фехтовальщики» особенно входили в раж, их действия носили уже явно преувеличенный, агрессивный характер.

Мероприятием руководила Таисия Семеновна. Похоже, она чувствовала себя полководцем, который придумал удачный стратегический маневр и теперь зорко следит за его исполнением.

— Снимите немедленно с трибуны! Трибуны не для того предназначены! — кричала она. — Осторожно, вы повалите забор! Попов, ты что делаешь! Разорвешь — будешь спать на полу! Переворачивай! Всем перевернуть свои матрацы! Да что вы, взбесились, что ли?!

Дело принимало опасный оборот, матрацам явно угрожала гибель.

— Попов, немедленно унеси свой матрац в палату!

Тут она обнаружила отсутствие чего-то. Ей словно было слишком просторно и спокойно… Постепенно она сумела выделить это чувство в единицу. Не было Славы и Насти. И правда, куда они подевались? Их не было на полднике. Таисия Семеновна подняла тревогу.

Побежали в палаты. Кровати пропавших стояли нетронутыми.