Лесные сказки

Тут же рядом – белка. Вычесав из шубки сор и обмороженные семена, неторопливо и аккуратно, волосок за волоском, очищает их, подносит по-одному близко к глазам и, потянув ноздрями глубоко заснувший запах еды, согласно кивает. Потом, растягивая удовольствие, откусывает от каждого крошечного семечка дважды…

А когда кусать становится уже нечего, белка, расставив пальчики маленькой цепкой руки, обиженно царапает белый воздух… Одной лапой… Потом другой… И зевает: «Ма-ало!»

Но нам не ощутить радостей этой лесной жизни, покуда мы едем мимо. И нам кажется, что лес стоит у края дороги. А на самом-то деле, это мы едем по его границе!

Как удивительно устроен быт русского человека. Весну, лето и осень он суетится, пытается набить дупла своих подвалов картошкой, морковью, огурцами и яблоками. Словно большая безволосая белка, он оценивает и сортирует ягоды и грибы… Устраивает свой быт и отдых так, чтобы ему было удобнее, приятнее… Но стоит первому снегу обозначить границы своих владений, как русский человек впадает в некое подобие зимней спячки.

Он не возводит ледяных скульптур у себя во дворе, не строит пещер из пиленного снега… По вечерам он утомительно долго пьёт чай с вареньем, и крайне неохотно выбегает по нужде, ступая след в след самому себе позавчерашнему.

О чём он только думает, этот русский человек!? Он, вероятно,воображает, что зимние месяцы не идут в зачёт прожитых лет…

Как бы не так…

Утро

Кот глянул на меня нежно, тяжело запрыгнул на стол рядом с чашкой, в которой была наша последняя заварка, тихо фыркнул и стал хлебать. Быстро, жадно… Изредка поднимал левую кисть и серой ладошкой отгонял от края штурвал лимона. Не заметив неодобрения, он завершил начатое. Сыто вздохнув, благочестиво окропил пространство, досадливо махнув мокрой дланью. И тут же свалился на пол, где немедля состриг солнечный локон, выпавший из пряди утра.

– Оп-па! Поймал!..

А тем временем за окном… За полотном стекла, заправленного в раму, всю сплошь заляпанную маленькими следами лап гурмана, насмотревшись на непотребства и беззакония домашнего тирана и властелина, ворон выкрал с акватории рукотворного пруда пластиковую фигурку утки.

Довольно скоро он ощутил, что не мягкое трепещущее тело несёт за тридевять земель в тридесятый дистрикт. Перемороженные лапы прототипа сказочной избушки престарелой лесной феи, подвели его. В который раз за эту весну.

– Что это?! Очередная пластиковая фигня! Не такая, которую обыкновенно вышвыривают из окон пассажирских вагонов, побогаче, но – толку от неё, одна бестолочь…

И ворон обратился коршуном. И швырнул он творение рук человеческих на рельсы, прямо под блины колёс товарного состава… Расстроился, видно… болезный…

Да! Кота-то, после чаю с лимоном,– гм… стошнило… Конфуз, однако…

Мужчина и кот

– Слушай, а можно сейчас быть, как раньше, философом?

– В смысле?

– Ну, сидеть в бочке и рассуждать о непонятном…

– Да, чтобы рассуждать, необязательно быть философом…

– И не нужно сидеть в бочке?

– Ага! Точно!

– А ты замечал, что всё смешное, в чём нет грусти, – или пошло, или банально, или грубо?..

На крыльце дома у дороги расположились мужчина и кот. Молча наблюдают за тем, как жизнь проезжает мимо…

И так спокойны! Им невдомёк, что небо над их головой все больше похоже на головокружительный от синевы небесный свод горного Колорадо. И неоткуда бы ему тут взяться. Да тут он. Стоит лишь поднять голову.

Равнина уравняла всех в праве на взгляд вверх. Тому, кто повыше, чуть ближе к небу. Кто пониже – ближе к земле… Казалось бы!…

– Небо… Да кто туда смотрит?! Чьи лица обращены ему навстречу?

– Считай! – Синоптик, влюблённый и …усопший…

– Первый – безнадёжно закоренелый враль. Его подбородок или нос, в соответствие с сезоном, похож на флюгер, подмёрзшую морковку или сосулькой растаявший кран. Двое других погружены в себя настолько глубоко, что определённо потеряны для общества. Один -на время эмоционального наркоза…

– Другой – по причине критического несоответствия возвышенного состояния Души и приземлённости тела…

Впрочем, смотреть в небо небезопасно. Если случайно опрометчиво и воодушевлённо представить себя на месте птицы, и увидеть землю, деревья, и собственно людей,разглядев свысока их реальные размеры… Весьма определённо появится соблазн воспользоваться моментом, и не возвращаться в мир, где бесценное не находит своего почитателя, а непотребство – самый ходовой из товаров народного потребления.

– К тому же, птицы так поют в темноте! Им фактически наплевать на то, что день давно задёрнул шторы. Они поют, зажмурив глаза, с самого утра… И так славно поют, знаете ли, что дворовым собакам становится стыдно проявлений своей склочной натуры.

Они находят уголок песка посуше, сгребают зарёванный утренней росой слой, и перемешивая сладость уже подкравшейся дрёмы с пыльным кварцем, вкручивают тело поглубже, засыпая, лишь только первый муравей выбежит посмотреть на просвечивающееся сквозь мохнатый кулак леса светило. Как только светлый луч оставит слабый след на темной гладкой поверхности его глаз, – считай, что начат день… А пёс пусть выспится…