Лесные твари

Лека и Любашка подружились. Купаться вместе ходили. Мамаша любкина, конечно, была не шибко довольна: "Вот, сталбыть, городска-то девка, и сама ничего не делат, и мою дылду с панталыка сбила". Да только что с этой девкой, Любкой, сделаешь? Лето ведь, каникулы. Сенокос еще не настал. А, значит, гуляй пока, Любка, купайся, пока время есть. Оглянуться не успеешь – пролетит твое девичество беззаботное, и муж появится злой, пьющий, и детки, и коза, и три поросенка, и корова и два десятка кур. Когда ж купаться-то? Дай бог, хватит времени от зари до ночки темной всех накормить, да на работу пехом сбегать, да печку растопить, да все дела переделать, да с соседкой через забор полаяться. Если и вспомнишь детство свое голоногое, только как сквозь туман – было? не было?

И подружку свою вспомнишь, Леку. Странную девушку со странным именем. И никому ведь не расскажешь, какая Лека чудесная на самом деле. Потому что засмеют, не поверят. А поверят – испугаются. Потому как люди сказку хоть и любят, да только тогда, когда она сказкой остается. А если она в правду превращается, это уже страшно.

Страшно.

Любке поначалу тоже было страшно. А потом она привыкла. И даже полюбила Леку.

А тут и Демид приехал.

***

Любка знала, что есть на свете такой Демид – друг Леки, сожитель, чуть ли не муж. Хотя она с трудом представляла, какой муж может быть у такого человека, как Лека. Лека ничего про него не рассказывала. "Ничего про Демида рассказать нельзя, – говорила она. – Приедет он – сама увидишь, кто он такой".

И улыбалась загадочно.

И когда Любашка однажды утром подошла к дому Леки и увидела у забора обшарпанный белый жигуленок, то сразу поняла – Демид приехал.

Ей стало немножко обидно. Кто он такой, этот загадочный Демид? Вдруг он отнимет у Любки ее Леку, будет против их дружбы? Всякие люди бывают.

Она стояла у калитки и думала. И не решалась войти, стеснялась. А как Демид появился, даже не заметила. Просто голос сзади сказал: "Привет, Любка, чего стоишь? Заходи." Она обернулась, а там парень стоит – голый почти, в красных спортивных трусах и кедах. Мокрый, хоть выжимай – бегал, видать, как по городской моде положено. Спортсмен. И улыбается.

И совсем не страшный. Загорелое лицо, правда, все в рубцах. Брови одной почти нет. Губа нижняя сшита – до сих пор следы от швов видны. Улыбка кривая, но вполне дружелюбная. В общем, парень как парень. В принципе, красивый даже. Вон, на деревенских мужиков в этом возрасте посмотреть – пузы, титьки. Или тощие как кощеи – ребра торчат, того гляди уколешься. А этот – как из кино. Гибкий, сильный, мускулы так и перекатываются под кожей при каждом движении.

Классный парень. Повезло Леке.

– Тебе тоже когда-нибудь повезет, – сказал Демид. – Тебе повезет, малыш.

А дальше он сделал шаг к Любке и поцеловал ее – прямо в губы. Рот Любки приоткрылся, она стояла, не в силах оторваться от этого мокрого, такого сильного и горячего тела. Она закрыла глаза и почувствовала, как земля вокруг нее поплыла.

Демид не дал ей упасть – придержал рукой.

– Зачем ты это сделал?

– Так просто. Чтобы ты меня не боялась. Чтобы своим считала.

– А Лека? Что она скажет?

– Ничего.

Вдруг она поняла – это был не просто поцелуй. Это был подарок. Он подарил ей нечто, названия чему она не знала. С поцелуем влилась в нее новая сила, и спокойствие, и даже знание какое-то, о том, как мир устроен. Она ощутила себя немножко другим человеком – не лучше, чем прежним, но, во всяком случае, более приспособленным к жизни.

– Спасибо, Демид, – сказала она.

– De nada [24], – ответил он. Ответил на каком-то незнакомом языке, но все было понятно.

Его можно было понимать без слов. Просто чувствовать. Потому что она стала своей.

ГЛАВА 12

Перед Степаном Елкиным встала мучительная проблема, решить которую не могли все философы мира, вместе взятые. Он бился над этой проблемой уже третий день, но ни малейшей подвижки к продвижению вперед не наблюдалось.

Трактор стоял, как вкопанный. Накрылась коробка передач. Вот ведь незадача!

Тракторок хоть и небольшой – мотор да колеса, а вещь в хозяйстве незаменимая. И работал исправно, несмотря на то, что сделан был в Китае. Степа не был великим специалистом в механике, но до сих пор с ремонтом справлялся без труда – все-таки в деревне вырос. А тут – хоть плачь! Не получалось ничего, и баста!

Степа разложил разобранную коробку на брезенте, прямо на траве, и скрючился над ней в четвероногом положении, выставив к небу тощий зад. Конечно, сподручнее было бы работать на верстаке, но, как назло, верстачок был напрочь завален разным железным хламом, и разобрать его меньше, чем за день, не представлялось никакой возможности. Степан был чумазым как черт – солнце палило нещадно, и он извозил всю физиономию полосами черного масла, стирая едкий пот. Господи помилуй! У него уже в глазах рябило от шестеренок, валов и муфт. Хоть бы какая-то инструкция по ремонту была! Ни черта, все давно уж затерялось. Кто знает, каким по счету хозяином этого трактора был Степа?

– Здорово, сосед! Что, коробка полетела?