– Знаешь, что такое Евангелие? Это книга. А точнее, двадцать книг, из которых четыре были признаны истинными, а остальные ложными. Кем выбраны? Греками, которые в жизни никогда не видели ни Христа, ни его учеников. Ты можешь дать гарантию, что они не ошиблись?
Опять в воздухе повисла тишина. Степан сидел мрачный, нахмуренный. Лучше бы Демид оказался бандитом-рэкетиром, чем этаким духовным террористом, вооруженным знанием и логикой.
– Циркулярке твоей осталось жить полчаса, дальше обмотка окончательно сгорит, – мрачно, пророчески изрек Демид. – Так что, будь разговорчив, Степа, иначе я для тебя пальцем не шевельну. Я люблю людей душевных, откровенных, ласковых.
– В кюсото она пропадает.
– Где?
– В кюсото. Это по-марийски так Священная Роща называется. Твоя Елена, по-моему, там днюет и ночует.
– Роща березовая?
– Ага.
– Так, понятно. – Демид задумчиво насупился. – И что же это за Священная Роща? Там что, до сих пор какие-то обряды отправляются?
– Сейчас нет. Сейчас мари здесь почти не осталось. Поселок их затоплению подлежал, когда плотину построили. Он рядом с Волгой стоял, вот их и переселили в плановом порядке, двадцать лет назад уж. Пошумели немного марийцы, да приутихли. Куда им деваться при советской власти? И народ они нынче тихий, дисциплинированный – не то, что при Иване Грозном, когда мари горные да луговые на весь волжский край шороху наводили. Они ведь тогда оказались промеж Казанским ханством и русскими землями. Татарам, правда, ясак-дань платили, но все равно жили своими порядками – языческими. Ни христианства, ни мусульманства не признавали. В Священные рощи свои собирались, жертвы приносили – баранов резали да жарили, да ели всем сообществом. Молились богу своему – Куго-Юмо, чтобы даровал им хороший урожай, да хорошую охоту в лесах, да много рыбы в реках. Ленточками деревья украшали. Пели, плясали. Красивые, конечно, обряды были. Да только языческие…
– А мистического ничего такого в этих рощах не было? Духи какие-нибудь лесные? Лешие, водяные.
– Не знаю. – Степан покачал головой. – Про это лучше кого-нибудь из старых марийцев пораспрашивать. Да только никого из стариков-черемисов нынче тут не осталось. Все марийцы, кто живет здесь поныне – православные. Да и роща эта, говорят, священной перестала быть. Лет около двадцати назад что-то там случилось с ней такое – говорят, хозяйка берез оттуда ушла, после того, как мари переселились. А ведь кюсото – дело очень деликатное. Там не то, что деревья рубить – листочка без разрешения сорвать нельзя. В истории местной случай был курьезный. Во времена царя Василия Ивановича, отца, стало быть, Ивана Грозного, был послан князь-воевода Дмитрий Бельский грозить татарской Казани. Остановилась рать его в крае горных черемисов, да только воевать Казань не спешила. Приказал Бельский срубить себе баньку-мыленку – без пара да без утехи какая же жизнь для боярина? А за вениками березовыми послал ратников в лес. Да только никто из них не вернулся. Вот те пропасть! Снова посылает – и снова пропадают вои его, как в омуте. Три раза посылал, да так и не понял старый боярин, что ратники его веники в Священной Роще ломают! А для черемисов это – преступление страшное! Всех, кто ветки ломал, черемисы и побили. Пока старый брюзга Бельский париться пытался, и татары подоспели – налетели всей оравой. Отбиться, конечно, от них отбились – рать у боярина большая была, но только до Казани в тот раз так и не дошли.
– Вот, значит, как, – задумчиво пробормотал Демид. – Кюсото, Куго-Юмо. Хозяйка берез… Интересно получается.
А больше он ничего не сказал, потому что принялся за починку циркулярки. И провозились они со Степой до самого вечера.
А вечером Демид сходил в баню. Один сходил, потому что Лека пошла с Любкой, и неудобно было как-то идти втроем, да еще в первый же день знакомства. Да и Любка была еще совсем девчонка, стеснялась, само собой. А потому Дема не обижался, хотя и не любил он париться один, а сидел дома, красный, разомлевший и пил чай с мятой, и ел оладьи с вареньем. Наслаждался жизнью.
И тут, само собой, случилось приключение. Потому что судьба у Демида была такая сердитая, что не давала ему сидеть спокойно, хотя бы пару часиков. Она постоянно придумывала новые каверзы, и не было в этом смысле в мире изобретательнее и вреднее существа, чем демина судьба.
Ор со стороны баньки донесся такой, что Дема подпрыгнул и уронил чашку, едва ноги себе не ошпарил. Голосили в два голоса, и Дема, человек быстрый, естественно, не стал задумываться, а немедля ломанул к бане.
Девчонки стояли на улице, в крапиве-малине. Голые, в чем мать родила. Визжать уже перестали. Любка пыталась прикрыться руками, хотя рук ей явно не хватало, чтобы прикрыть все, что полагалось спрятать от чужого взгляда. Ленка же ничего не прикрывала – бог не наградил ее особой стеснительностью. Да и стесняться, собственно говоря, было нечего, красивая она была – как на картинке. Было, как говорится, на что посмотреть.
– Чего верещим? – поинтересовался Демид? – Почему без трусов по улице бродим?