Лесные твари

– Т-там к-кто-то есть, – сказала Любка, заикаясь от страха.

– Кто?

– М-мохнатый такой…

– Может быть, мочалка? Или кошка?

– Н-нет. – Любка переминалась с ноги на ногу в позе кустодиевской Венеры. – Это Банник!

– Какой такой Банник?

– Ну, Банник такой! Он навроде д-домового, только в бане живет.

– И чем же он страшен?

– А он щипется! Вот, смотри! Любашка повернулась спиной, Дема наклонился и разглядел на ее аккуратной розовой попке свежий синячок. Пожалуй, он не отказался бы сейчас на минутку тоже стать Банником, чтобы иметь моральное право ущипнуть Любку за попку в присутствии Леки.

– Больше нигде не щипал? – строго спросил Демид, в тайной надежде рассмотреть еще какое-нибудь потаенное место.

– Нет! – Любка снова прикрылась и зарделась.

– Лека, тебя тоже щипал? – Дема продолжал допрос, не торопясь уйти.

– Нет, ее не щипал, – встряла Любашка. – Он только девушек щиплет. Ну, которые еще не… сам понимаешь.

Снова покраснела. Оно понятно.

– Ладно, посмотрю я на вашего Банника, – благородно сказал Демид. – А вы хоть в предбанник зайдите. А то уж полдеревни на прелести ваши пялится.

***

Лампочке в бане было, наверное, лет сто. Она едва тлела, а закопченные до черной матовости стены и потолок поглощали тусклый свет почти без остатка. И тем не менее Демид увидел. Увидел это. Это и не пыталось особо спрятаться от людского взгляда – сидело себе под лавочкой и таращилось на Демида огромными желтыми глазами, круглыми как фонарики. Это было похоже на лемура-долгопята. Есть такой зверек – головенка большая, почти человеческая, глазищи как у привидения, ручонки-ножонки тоненькие. Только обитает эта зверюшка на Мадагаскаре, вот незадача. Совершенно нечего ей делать в русской бане. И девчонок за ягодицы щипать.

– Ах ты, Чебурашка… – Дема встал на колени, на мокрый пол, боязливо потянулся рукой под лавку – вдруг тяпнет? – Кто ж мне такую зверушку экзотическую подкинул? Иди-ка, сюда, малыш…

Существо сердито зашипело и вжалось в угол. И едва пальцы Демида дотронулись до его шерсти – удивительно жесткой для такого нежного на вид создания, почти колючей, как зверек исчез. Не убежал, не юркнул в нору – просто растворился в воздухе. Минуту его размытая тень еще колебалась в призрачном мерцании лампы, а потом пропала.

Странный звук услышал Демид при этом – словно слово, сказанное голосом призрака. Тихое слово в темноте.

ФАММ

– Кто это был?

Любопытство, оказывается, пересилило испуг, и девчонки дышали за спиной, наклонились, пытались что-то рассмотреть.

– Банник, – сказал Демид. – маленький глазастый Банник.

– Его зовут Фамм, – неожиданно произнесла Лека. – Он назвал свое имя. И это – добрый признак.

ГЛАВА 13

Демид снова уехал в город. Пробыл в деревне совсем недолго.

Не сиделось ему спокойно на месте. Лека ясно видела, что точит его изнутри тревога, разъедает душу, не дает спокойно есть, спать, ходить, дышать. Да только не делился он с Лекой своими проблемами. И на все вопросы: "Ну скажи, в чем дело? Вдруг с тобой что случится?" ответствовал неизменно: "Завещание в ящике стола." Шутник, тоже, нашелся.

Не любила Лека таких шуток.

Что такое случилось там, в городе? Что-то назревало страшное. Это грозило Демиду, и Леке, и всем. Может быть, ее место было сейчас рядом с Демидом? Но она не могла заставить себя сейчас уехать отсюда. Одна только мысль о том, что она уедет в город, повергала ее в трепет.

Дома… Была ли она здесь дома? Пока еще нет. Но она была совсем рядом от дома. Ей хотелось вернуться домой, но она еще не знала точно, что это значит.

А может быть, уже осознавала, но боялась поверить.

Так случается, когда человек неизлечимо заболевает. Когда доктор, уныло перебирая бумажки на столе и отводя взгляд, сухо сообщает: «У вас, э-э-э, определенное заболевание». «Доктор, что-нибудь совсем страшное?» (и пробивает холодный пот ужаса). «Ну, как вам сказать? Достаточно неприятное, к сожалению. Операцию делать уже поздно, но при определенном курсе терапии некоторое время вы даже не будете замечать отклонений в своем здоровье. Да.» И вы идете домой, неся в кармане листочек, на котором непонятными латинскими закорючками написана та разновидность смерти, которая посетит вас в ближайшее (или отдаленное) время. И вы забываете об этом – на день, на час, на минуту. И вдруг вспоминаете, и вздрагиваете, и понимаете, что никогда уже не будете таким, как прежде. И горькие морщинки прорезают лоб, и уголки рта опускаются в вечном горестном выражении, укоризне всему живому, что так легко переживет вас – без малейших усилий.

Это сводит с ума.