– Динамит? – промямлил он. – Ты чего там бучу устроил, на братву попер? На отрицаловку косишь? Молод еще – характер показывать.
– Нас-то не побьешь? – поинтересовался второй, человек средних лет, с седой благородной прической, неожиданно культурной внешности, в золотых очках, в стерильно белой футболке, черных лаковых туфлях на босу ногу. – Говорят, Динамит, ты горячий очень. А мы здесь – народ тихий, ласковый. Мы шума не любим.
– Я не горячий, – сказал Демид. – Я – чуть живой. Колбасят меня второй день подряд мусора, уже живого места не осталось. Мне бы полежать, отдохнуть – куда мне еще кулаками махать? Пока Федосеич с Коляном в камере были, никакого гнилого базара не было. Они ко мне с уважением. А как с номера сошли, так один бычок и начал стрелки наводить. Только он лажу гонит – никогда я с мусорами не контачил. У меня от них одни неприятности были. Обознался он.
– Крота заложил именно ты, – сказал седой. – Есть такая информация. Информацию нужно проверить. А пока живи.
Дема молча полез на верхние нары. Лежал, смотрел в потолок. Мысли его одолевали. Может быть, он и в самом деле ТОГДА заложил Крота? Крот, каким помнил его Демид, был редкостной гадиной. Гадиной с претензиями на справедливость. Хотя вряд ли Демид его заложил ментам. Если так, то получается, то это и не Демид тогда был. Потому что Демид, каким бы разным он не был, определенным своим принципам не изменял.
"Эй, – тихо позвал он. – Ты не спишь?"
"Что тогда было? Это я сдал стрелку ментам?"
"Ну слава Богу… Если меня зарежут, по крайней мере, буду знать, что пострадал невинно. Место в раю, как мученику, мне обеспечено".
"Тьфу ты!" – Дема отвернулся лицом к стене и попытался заснуть.
Честно говоря, не больно-то и хотелось ему в рай. Куда больше хотелось жить.
Ужин все не несли. Демид вертелся на нарах, не находил себе места от голода, а трое мужичков степенно кушали внизу, разложив газету на столе, и разговаривали вполголоса. Четвертый жилец камеры так и не просыпался – сопел, свернувшись в калачик. Дему никто и не думал приглашать.
– Приятного аппетита, – сказал он наконец, не выдержав. – А ужин еще не приносили?
– И не принесут, – чавкая набитым ртом, ответил человек с помятой физиономией. – Мы здесь того, голодовку объявили. Отказалися от баланды мусоровской. Теперя нам ужин не положено. Видишь, с голоду пухнем.
– То есть как? – Демид опешил. – А я? Я-то тут причем? У меня денег на хавку нету. Мне ужин надо. Пойду, попрошу… – Он спустил ноги со шконки, собираясь спрыгнуть и пойти к двери.
– Вертухая позовешь – сукой будешь, – бросил Помятый, едва подняв голову. – Ты в хорошей компании, малец. У нас считается западло мусоровские помои хавать.
Демид открыл рот, чтобы спросить, что ему делать, но, посидев минуту в молчании, вернулся в лежачее положение. Что ж поделать… Не принято здесь задавать лишние вопросы. Лежи, выдерживай характер. Смотри вокруг, ушами не хлопай. А то сожрут с тапочками.
Так и заснул незаметно.
Проснулся – уже утро. Завтрака, естественно, не предвидится. Эти трое уже лопают, посмеиваются, поглядывают в сторону Демида. Они что здесь, только и делают, что едят, сволочи? Четвертый так и лежит на нарах у окна в том же скрюченном положении. Он просыпается, интересно, когда-нибудь? Или дохлый он уже, уморила его троица голодом? Дела…
Демид спрыгнул вниз, сдернул излохмаченную рубашку. Умыться надо как следует, в тюрьме грязных не любят. Пошел к умывальнику. Наклонился над раковиной.
– Эй, ты! – резкий окрик. – Быстро отошел от умывальника!
– Что такое? – Демид повернул голову, глаза его потемнели.
– Это для людей умывалка. Ты ее своими сучьими лапами не мацай.
Это уже серьезно.
Демид хмыкнул только. Повернул кран, подставил руки под ржавую струйку. На лицо плеснуть не успел. Резко нырнул влево – Помятый уже был сзади. Руки его хлопнули над головой Демида – заглушить хотел. Дудки, второй раз Демид на эту удочку не попадется. Вывернулся Демид, отпрянул в угол. Помятый стоял перед ним, напряженно соображал, что делать. Впрочем, не боялся Демида. Плохо еще знал его.
– За слова свои отвечаешь? – спросил Демид.
– Отвечаю. – Помятый ухмыльнулся, плюнул под ноги. – Стукач ты.