Лесовичка

О! как долго, убийственно долго тянется время!

Графиня переглядывается с графом, Натой, Жюли и другими присутствующими, затем быстрыми шагами подходит к Ксане и, прожигая ее насквозь своим пристальным, немигающим взглядом, говорит:

– Молчи и не запирайся. Ты взяла бриллиантовую брошь с моего туалета. Василиса видела все. Ты украла мою бриллиантовую бабочку, ты – воровка!

Удар кнута не подействовал бы сильнее на Ксаню.

Вся кровь хлынула ей в лицо.

Она украла? Она – воровка? О!

В ее сердце быстро, быстро заметалось что-то. Жгучий клубок подкатился к горлу.

Она воровка?! Она?!

«Лжете! – хотелось крикнуть ей на всю комнату, – лжете, лжете! Лжете все, не бабочку, а ключи я взяла… И не с целью украсть взяла, а на время, чтобы попасть к Васе, к моему дорогому Васе. Лжете, не воровка я!..»

И вдруг запнулась…

Ведь если она воровка, ее не будут держать ни минуты в этом доме. Ее прогонят из Розовой усадьбы назад в лес, к Васе, в чащу… И тогда, тогда кто знает? – может быть, нежными заботами и безостановочным уходом она спасет еще больного, умирающего друга!..

О, это так просто! Так просто! Ей стоит только сказать: «Да! да, я украла вашу брошь и закинула ее в пруд из злобы на вас, за то, что вы отняли у меня свободу и запретили мне возвращаться в лес».

Эта мысль жгучим огнем опалила ей голову…

А подле нее уже Василиса, злорадствуя, нашептывала ей в уши:

– Украла, небось! Сознайся, что украла!..

Ксаня обернулась и взглянула на злорадствовавшую экономку. Вероятно, взгляд ее жгучих, черных очей был очень страшный, потому что Василиса сразу замолчала, боязливо отпрянула назад, попятилась и, как-то странно съежившись, стала у порога.

А в это время Ксаня, гордо подняв голову, усмехнулась и, вся торжествующая, бросила враждебно и зло прямо в лицо графине:

– Да! Украла… Ищите в пруду вашу брошку… Там она… Сами виноваты… Зачем заперли, как в клетку, меня, вольную, лесную… Украла… Да!

Графиня вскрикнула.

Нате сделалось дурно. Граф сердито забегал из угла в угол.

Несколько минут в комнате царствовало молчание.

Его прервал Виктор, который громко и внятно, срываясь со своего места, закричал:

– Неправда! Не верьте ей! Она лжет на себя! Она не крала!

Но никто не обратил внимания на слова гимназиста.

И опять в комнате наступило молчание.

Но вот около Ксани очутилась Василиса.

– Воровка! – шипела она, – воровка! Чем благодетелям своим заплатила, дрянь этакая!.. А я ведь это предвидела… говорила… Бесстыдница такая, воровка!..

Все разом смешалось перед глазами Ксани.

Глава XIV В заключении. – Василиса торжествует. – Необычайный посетитель

Сколько времени прошло с тех пор, Ксаня забыла. Может быть, сутки, может быть, двое, может быть, и трое.

Ночь.

Идет дождь, нудно шлепая о крышу усадьбы.

– Ах, тоска! Боже, тоска какая!

Ксаня сидит одна. После целого ряда допросов, унижений, ее заперли в одной из пустых комнат верхнего этажа усадьбы. Как пленницу заперли.

И день, и ночь проводит Ксаня, точно преступница-воровка, в тюрьме. Сидит и ждет своей участи. Она думала, что, как только скажет «украла!», ее тотчас же прогонят, тотчас же дадут ей возможность бежать обратно в лес. Но случилось то, чего она не предвидела, не могла предвидеть: ее силой заперли в комнате.

Ночь. Тьма за окном, черная, жгучая тьма. В комнате холодно, сумрачно, тоскливо. Ксаня сидит, положив руки на стол и наклонив голову.

Мысли вертятся, как мухи, в голове пленницы и жужжат тоже, словно мухи…

Утром приходила к ней молодая графинюшка.

Пришла, села против, такая холодная, чужая, и сказала ей:

– Ксаня! Я обманулась в тебе… Я хотела, чтобы ты стала моей подругой, я полюбила тебя… Но ты нехорошая… Моли Бога, чтобы Он сделал тебя иной, пока не поздно… Ты – грешница. Моли Его! А я тебя не знаю больше! Прощай!.. Я уезжаю и, вероятно, больше тебя не увижу…

Действительно, в полдень Ната уехала с Жюли на юг, далеко.

Весь дом горевал о Нате. Теперь успокоились все, уснули крепким сном. Одна Ксаня не спит…

Под вечер приходила Василиса. Принесла хлеб и воду ей, пленнице, и злорадно заявила:

– Кончились твои деньки в графской усадьбе, кончились… И заступницы-то твоей, графинюшки Наты, больше нет… Уехала… Послезавтра отвезут тебя в город на исправление… Там подлость твою выбьют…

Ксаня сделала вид, что не слышит, но сердце ее сжала тоска.

Не в лес, значит, а в новое заточение!.. О, горе! горе!

Если б умела она плакать, зарыдала бы навзрыд. Но плакать не умела Ксаня, как и молиться.

Еще тяжелее стало с этой минуты на душе…

– В город! Зачем? К кому? Что ждет ее там?

А впрочем, не все ли равно к кому и что ее ждет? Ее гораздо больше занимает другая мысль: что с Васей?

Не вырваться ей теперь в лес… Ни за что не вырваться… А между тем участь хромого мучит и гложет ее душу. Что с ним, больным, прикованным к постели? Полегчало ли ему хоть малость?

Мысль Ксани играет диковинно и странно…

Ах, как бы хотелось повидать его, – живого или мертвого!.. Как хотелось бы находиться с ним рядом, говорить с ним, облегчить его страдания!.. Но как? Как?

Мысль все работает, работает без конца…