– Ты, приятель, чуть-чуть до выхода не дошел. Кстати, твой халат не до конца истлел. Ты что, недавно еще углекислый газ выделял? Что у тебя за бумажка в руках? И как она пережила такую влажность?
Пригляделся. Осторожно вытащил картонку, разжав хрустнувшие пальцы. Это была профсоюзная карточка, которая принадлежала водителю грузовика, что работал тут еще до катастрофы восемьдесят шестого года. Имя размыто, от фотографии – давно одна клякса осталась. Вот она, вся прелесть нашего существования. Живи кем угодно, а в итоге от тебя не сохранится ничего, кроме клочка бумаги, затерянного где-то в богом забытых развалинах.
Направил свет на стены. Типичный для СССР орнамент, нанесенный на них, стерся. Пошли все стены трещинами, и все сочились ручейками грунтовых вод, словно раненый зверь кровью.
Немного дальше висел плакат. Счастливые лица молодых людей. Лозунг. Яркие цвета. Что-то, обещавшее светлое завтра.
Светлое завтра, что кануло в пустоту.
– Не смотри на меня так, – бросил Кот пацану с плаката. – Мы все в равной степени ответственны за гибель нашей «красной» империи.
Эхо твердых шагов…
Тяжелое дыхание Кота, что постоянно оглядывался по сторонам. И голос в голове – такой навязчивый, тяжелый, но при этом ласковый, необычайно манящий, еле слышный голос, приказывающий идти вперед.
Что-то было неправильно, какие-то смутные подозрения лезли в подкорку.
Прошло уже, по ощущениям, несколько часов. Ноги Кота стали ватными, дыхание сбилось, и он присел прямо тут, на холодный пол. Его затрясло от отчаяния, от понимания своего незавидного положения. Черт, а ведь когда он сбегал, когда исследовал незнакомый ему спуск «в подсобку», об этом даже не думалось. Не доходило в полной мере – уж точно. Осознание того, что Человек-в-костюме просто взял и цинично бросил его с парнями на погибель, оставив всех в Припяти, как сакральную жертву для обозленных «Анархистов» и «Удара». И своего «куратор» добился. Группировки утолили жажду крови, оставив за своей спиной выжженную землю и уничтожив все то, что ему, Коту, было дорого.
Его братство. Семью. Самых верных друзей.
Юру. Колю. Шустрика.
Тех, за кого он держался. Тех, кто держался за него.
И остался он, Котяра, матерый сталкер и живая легенда Зоны, совсем один.
– Не думать. Дальше. Просто идти дальше…
Изредка луч света выхватывал наглухо заваренные стальные двери, на которых кто-то нарисовал стрелки. Той же белой краской, что и надпись «Ни шагу дальше». Но Коту очень хотелось идти прямо, до зуда хотелось, как одержимому. Хотелось узнать, что же ждет его за очередным поворотом.
Его это почему-то не пугало. И не смущало.
Он еще не догадывался почему.
– Лабиринт, сука, а вместо клубка – эти стрелки, – сплюнул он.
Замолчал, высматривая на стене ориентиры. Стрелки все еще были, это радовало. А вот помимо них – те же двери, только уже не заваренные, а полуприкрытые. Но туда идти было нельзя, не позволяло что-то, что в голову к нему забралось. Да и здравый смысл подсказывал, что лучше не петлять, дабы не заблудиться в этих злосчастных коридорах. Жаль, правда, что этот же здравый смысл молчал, когда Кот покорно шел дальше, в темноту.
Совсем неуместно стали вспоминаться события его юности. Те дни, когда он, будучи дегенератом восемнадцати лет от роду, написал в военкомат заявление, в котором просил отправить его служить в Афганистан. Тогда ему эта идея казалась правильной и прикольной, веселой даже. Он наслушался пацанов у подъезда, что рассказывали байки, что нагло врали о своей службе, да и поскакал, словно в задницу ужаленный, к дядям в военной форме, умолять их позволить ему сдохнуть во имя Родины. Отец – уже почивший, туда ему, в адское пекло, и дорога – ввалил юному Дятченкову по самое не балуй. Но исправить ничего уже не мог. Стране нужны были герои! Враг же строил козни! Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть»! Дятченкова забрали.