Лестница в небо. История религии и рок-музыки

Имидж «плохих парней» был задуман менеджером группы Эндрю «Loog» Олдманом в качестве альтернативы жизнерадостному сценическому образу Битлз. В начале в нем не было ничего сатанинского — просто ослаблен узел галстука, не стрижены волосы. Но к 1966 г. в мрачных тревожных текстах и пустых отсутствующих взглядах членов группы появилась некая достоверность.

Наркотик ада

Неслучайно же «кислоту» называли «наркотиком рая и ада»: одни попадали в Эдем, другие — «во тьму внешнюю». Доктор Хамфри Осмонд, человек, который приучил Олдоса Хаксли к мескалину (наркотическое вещество, получаемое из мескала — мексиканского кактуса) и изобрел слово «психоделический», был и автором следующих строк: «Поехать в рай, измерить ад поможет этот препарат».

Брайн Джонс (Brian Jones) измерил ад. Вспоминает Анита Палленберг: «Когда Брайн впервые пробовал «кислоту», то увидел, как из пола, стен и потолка стали выползать живые твари. В шкафах он искал людей. Похоже было, что его стали преследовать призраки». Если считать лирику Мика Джаггера (Mick Jagger) автобиографической, ему также приходилось несладко. В своей песне «19-й нервный срыв» («19th Nervous Breakdown)» он ругает свою девушку на чем свет стоит: «Во время первого «путешествия» я отчаянно пытался изменить твое сознание, но через некоторое время заметил, что ты разрушаешь мое».

Нет ничего необычного в том, что «кислота» превращала сознание человека в хаос, заставляя видеть демонов и чудовищ, которые возникали из глубин подсознания. Эрик Клэптон (Eric Clapton) вспоминает, как он начал галлюцинировать на концерте в Сан-Франциско во время выступления с группой Крим (Cream): «Когда удары моего медиатора по струнам рождали дисгармонию, аудитория превращалась в бесов, одетых в красные плащи. Когда я играл мажорные мелодии, они превращались в ангелов».

Мастерз и Хьюстон во время своих знаменитых клинических экспериментов с ЛСД в 60-х годах в ужасе констатировали преобладание оккультной и языческой символики в галлюцинациях пациентов. Половина видела бесов и только 7 % — ангелов. Кроме того, 67 % ощущали себя участниками древнегреческих, древнеримских и древнеегипетских ритуалов и только 8 % — христианских, иудейских или исламских.

Учитывая, что большая часть пациентов была воспитана в христианской традиции, оба исследователя задались вопросом, почему галлюциногены бросают людей в объятия язычества и сатанизма. «Почему древние и примитивные обряды встречаются в галлюцинациях чаще, чем обряды современных религий? — спрашивали они. — Почему ангелы в отличие от демонов столь редко посещают «путешественников?».

Быть может, ЛСД высвобождает подавленные страхи и отрицательные воспоминания? Или она ослабляет сознание таким образом, что оно становится беззащитным от сил зла? Так или иначе, многих очень заинтересовала личность «отца зла». Некоторые намеренно стремились встретиться со злом, чтобы вступить с ним «в схватку». Джерри Гарсия (Jerry Garcia) из группы Грэйтфул Дэд (Grateful Dead) говорил о том, что во время «прихода» видел «само зло» и что у него появилось желание понять это зло.

Тень «Мастера и Маргариты»

Для Роллинг Стоунз дьявол поначалу не был воплощением мирового зла. Он казался музыкантам лишь отблеском запретного. Мику Джаггеру он представлялся неким отзвуком глубокой древности. «В действительности все, как у Бодлера, — рассказывал мне Джаггер годы спустя, имея в виду творчество французского поэта-символиста девятнадцатого столетия, который в декадансе искал истинные духовные ценности. — Я полагаю, это было исследованием обратной стороны нашей психики, познанием себя. Очень опасно отдаваться на волю волн, особенно если для того, чтобы плыть вперед, вы принимаете наркотики».

Мик Джаггер, Кит Ричардс и Брайн Джонс выросли в том мире «среднего класса», против которого и был направлен протест рок-н-ролла. Каждый из них знал, что где-то есть лучшая жизнь, что у «театра» под названием «бытие» есть нечто еще, кроме задника. Джаггер и Джонс были воспитаны в семьях со строгими традициями, выросли в классических пригородных домах с зелеными лужайками и коваными оградами, за которыми не любили перемен и новшеств. Их матери — примерные домохозяйки, отцы — работяги и педанты. Чэлтенхем, где в классическом английском доме, рассчитанном на две семьи, вырос Джонс, был тихим английским городком.

«Брайн не выносил Чэлтенхем, — рассказывает один из его друзей. — Городишко был ему противен. Он терпеть не мог строгих нравов городка, не выносил ограничений, которые навязывала ему семья. Ему диктовали, о чем думать, как себя вести…».

Джаггер и Джонс страдали от нравственной косности среднего класса, а вот Ричардс вырос в «рабочем гетто». «Такое существование отравляет душу, — признавался он позднее. — Многоквартирные домишки, отвратительные новые улицы, застроенные длинными рядами двухэтажных примыкающих друг к другу зданий. Настоящие джунгли. А папашу моего вообще ничего не заботило: он даже не пытался нас оттуда вытащить».