— …Северус, то есть профессор Снейп… мы нашли его рядом с тобой. Он лежал на том самом месте, где погиб тогда, девять лет назад, и истекал кровью. Твои предположения оказались верными: его перенесло в наше время в тот самый миг, когда смерть подобралась к нему почти вплотную. У тебя все получилось, Гермиона. Поппи остановила кровотечение и дала ему противоядие. Он жив… — Минерва сглотнула. — Только для него все закончилось той ночью накануне Последней Битвы и не было всех этих лет, портрета… и тебя. Ему сейчас очень сложно. Он заново осознает себя в нашем мире. Пытается свыкнуться мыслью о том, что Воландеморта нет, а Северус Снейп больше не Пожиратель Смерти, а всеми уважаемый бывший директор Хогвартса, герой Войны, чье имя навеки вписано в Историю…
Гермионе захотелось почувствовать. Ну, хоть что-нибудь. Она прислушалась к себе: кажется, что-то давным-давно умерло внутри, погас огонек, подогревавший в ней интерес к окружающему. Каменной плитой вновь навалилась апатия, и все окончательно стало безразлично.
— Его могила исчезла, стерлись записи о смерти, и чиновники из Министерства уже приходили взглянуть на Северуса, удостовериться в подлинности личности. Он еще слишком слаб, чтобы язвить по этому поводу, но молчание его весьма красноречиво.
Она хотела только спать. Спать, спать, спать и видеть чудесные сны… дура, ей ведь предлагали забвение. Хотя еще и сейчас не поздно: вот только выспится и сразу же «обливэйт»… строго дозированный, с четко выверенными параметрами, чтоб без эксцессов. А пока — спать.
— Пойду, не буду тебе мешать.
Профессор МакГонагалл пожевала тонкие губы, помедлила у двери, словно хотела что-то сказать, но промолчала, глядя на закрытые глаза Гермионы, чье изнуренное тело едва угадывалось под одеялом. Директриса вышла, едва не столкнувшись с мадам Помфри, стоящей за порогом:
— Она снова спит.
Медиковедьма нахмурилась:
— Она крайне истощена. И физически, и морально, и магически… Ее силы на исходе. Не знаю, чем ей можно еще помочь. Колдомедик, которого прислали из Отдела Тайн, тоже смурной ходит. Прошло уже без малого три недели, а мисс Грейнджер почти не просыпается и ни с кем не говорит. Только улыбается. Мне иногда жутко становится от этой ее улыбки, Минерва. Она… она словно прощается. Как будто она уже не здесь, не с нами.
Мадам Помфри всхлипнула, промокнув платочком в уголках глаз. Профессор МакГонагалл потрепала ее по плечу:
— Тише, Поппи, тише. Еще не все потеряно. Гермиона всегда была сильной девочкой. Она не сдастся так просто, а мы ей в этом поможем. В конце концов, мозги-то у нас есть, дорогая. Так что пора воспользоваться ими в корыстных целях.
— А потом я сделал ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Рон едва не подавился огромным куском курицы, непонятно каким образом нанизанной на огромную зубочистку. Он уставился на Гарри, издавая набитым ртом нечленораздельные звуки. Покраснев от натуги, рыжеволосый молодой человек, сделал глоток и пробормотал:
— Надеюсь, он все же не согласится.
— Я ему принес связку бананов, коробку драже «Берти Боттс», с десяток шоколадных лягушек и кувшин с парным молоком. А потом предложил стать крестным отцом Альбуса-Северуса.
Гермиона сидела на краю больничной койки, завернувшись в одеяло. Босые ноги торчали из-под него, почти касаясь каменных плит пола. Ей было одновременно прохладно и уютно. Она сонно жмурилась, слушая болтовню друзей.
— Даю голову на отсечение, что Снейп откажется! — размахнулся Рон курицей, вскочив на ноги. Зря он, конечно, это сделал, потому что, заметив округлившиеся глаза Гарри, лучший вратарь национальной сборной по квиддичу обернулся и обнаружил профессора Снейпа, внимательно рассматривающего окорочок. — Здрассьте…
— Вы знаете, мистер Уизли, — выделил голосом профессор, — что неприлично есть курицу… зубочисткой? Птицу, рыбу и женщину берут голыми руками.
— Это вы просто не пробовали брать женщину зубочисткой! — выпалил Рон. Краска немедленно кинулась ему в лицо, как только он понял, что сказал. Снейп хмыкнул.
— Избавьте меня от подробностей вашей интимной жизни. Оставим их на совести вашего психоаналитика.
— Это чтобы руки не пачкать, — совсем несчастным голосом сообщил Рон. Судя по тому, что Гарри закашлялся, а брови профессора недоуменно поползли вверх, он снова сказал что-то не то. — Мне ее Гарри трансфигурировал. Я вообще-то вилку просил!
— Пойдем, — Гарри потянул багроволицего друга к выходу, — ты мне все расскажешь.
— Что расскажу? — оторопел Рон.
— Какие цветы распускаются в июне, пошли скорее.
— А когда июнь?
— Завтра.
— Завтра ведь воскресенье. А почему — цветы?
— Потому что завтра — воскресенье…
Голоса друзей смолкли в коридоре. Профессор задумчиво рассматривал сидящую фигуру, скукожившуюся в одеяле. Она казалась совсем маленькой в своем белоснежном коконе, из которого выглядывали лишь лицо да босые ноги с трогательно поджатыми пальчиками.