Лестригоны

ДЖОН. Кто-то должен ее делать.

МАКДАФФИ. На призвание она не тянет?

ДЖОН. Но при этом не требует и особых навыков.

МАКДАФФИ. Это как посмотреть.

МАРИНА (входит). Папа, нам пора.

МАКДАФФИ. Минуточку.

МАРИНА. Нет у нас этой минуточки. К половине одиннадцатого мы должны быть в Гластобери.

МАКДАФФИ. Не учи меня, где я должен быть. Это обреченная на неудачу экспедиция начнется только когда я, главный баран, скажу, что пора выступать. Или ты не видишь, что я обсуждаю философию с этим ученым мужем?

ДЖОН. Хорошо. Если мы потеряем этот контраск, не вини меня.

МАКДАФФИ. Я никогда тебя не виню. Это ты винишь меня. Детям такое свойственно. И ты, Роуз. Я вижу, как ты пялишься на мою дочь. Прекрасная молодая женщина, правда? Жаль только, что она научилась говорить. Можешь восхищаться ею, сколько хочешь, тысячи восхищались, но если ты прикоснешься к ней, я лично кастрирую тебя моим верным скаутским ножом.

ДЖОН. Может, я пришел не в то место.

МАКДАФФИ. Не волнуйся, ты сможешь сдернуть трусики с большинства других женщин этой труппы, не прилагая усилий. По большей части, они весьма доступны. Но не моя дочь, это ясно?

ДЖОН. Это ясно.

МАКДАФФИ. Он говорит одно и думает другое. Ты с американского Среднего Запада, вероятно, из Огайо. Жил в маленьком городке, не очень-то отличающемся от деревни, но в доме, где было много книг, правильно? Я знаю, что ты думаешь: кто этот на удивление проницательный человек? Шерлок Холмс? Увы, нет. Раньше мог за него сойти, но теперь, скорее, Ватсон. Располнел в моем преклонном возрасте. Место твоего рождения я определил по твоему варварскому выговору. Опять же, я знаком с Дейви. А он как раз оттуда. Ты должен научиться обращать внимание не только на красивые мордашки, парень, если хочешь чего-то добиться в театре. А теперь говори, что привело тебя сюда. И, пожалуйста, не пори чушь, мне в самом скором времени надо куда-то ехать и выходить на сцену. Я забыл только, какая у нас пьеса.

МАРИНА. «Буря».

МАКДАФФИ. «Буря»? Мы даем эту чертову «Бурю»? Тогда зачем я насилую себя, пытаясь вспомнить, что бормочет Отелло перед тем, как удавить Дездемону? Ты уверена?

МАРИНА. Загляни в репертуарный план.

МАКДАФФИ. Слишком я стар, чтобы заглядывать куда-либо, разве что под юбку Джоселин Койн. Давай, Солнечный Джим. Доказывай право на свое существование здесь. У тебя две минуты.

ДЖОН. На прошлой неделе Дейви и Элизабет вытащили меня на «Перикла», который показывали в жутком, старом, грязном театре, расположенном в ужасном районе, и к моему полному удивлению, я забыл обо всем. Забыл абсолютно. Впервые в жизни я не хотел оказаться где-то еще и делать что-то другое. Дейви понял. Он хорошо меня знает. И дал мне ваш адрес.

МАКДАФФИ (изучает его). Г-м-м-м. У тебя вид человека, который отчаянно хочет стать кем-то еще. Не писателем – слишком велика неуправляемая физическая энергия, которую я в тебе чувствую. Нет, есть у меня ощущение, что ты до конца жизни обречен жить страстями. Вот и Дейви, который мудр не по годам во всем, что не касается женщин, увидел это в тебе и направил к старому театральному пердуну, так? И ты какое-то время протестовал, разумеется, потому что предложение выглядело совершенно идиотским.

ДЖОН. Да.

МАКДАФФИ. Но, тем не менее, пришел.

ДЖОН. Да.

МАКДАФФИ. Так что ты думаешь, Марина, моя сладкая, самая проницательная и справедливая из нас всех? Стоит ли он того горя и раздражения, которые он нам принесет?

МАРИНА (глядя на ДЖОНА). Я сомневаюсь. Но все возможно.

МАКДАФФИ. Ты слышал? Неподдельный энтузиазм от справедливейшей. Эта – экстрасенс и невероятно опасна. Запомни это. Хорошо. Выходи во двор и помоги загрузить фургон. И держи пальцы подальше от моей дочери, а не то до конца театральной карьеры ты будешь играть только одноруких евнухов.

Картина 5

(ДЖЕССИ, ей 10 лет, зачитывает письмо. 1912 г.)